МНОГОГРАННОСТЬ ТАЛАНТА (М. САХАР)

Михаил Ринский

МНОГОГРАННОСТЬ ТАЛАНТА

С каждым общением Моше Сахар заинтересовывает всё более. Школьный учитель с 40-летним стажем. Поэт интересный и своеобразный, на стихи которого написано немало популярных песен, одну из которых исполняла сама Марлен Дитрих. Художник, произведения которого не раз можно было видеть на выставках.
Но не менее интересен он и всей своей биографией.

ИЗ ПАСТИ ТИГРА - В ЛАПЫ МЕДВЕДЯ

Счастье или несчастье казались теперь чем-то вроде пустых гильз, далеко отброшенных могучим желанием жить и чувствовать, что живёшь.
Э. М. Ремарк. «Триумфальная арка».
Чтобы в полной мере представить себе этот дом, читателю просто необходимо подключить своё воображение и перенестись в 30-е годы 20-го века, в польский город Лодзь. В этом многоэтажном муравейнике проживало ни много, ни мало 350 семей, в большинстве - еврейских.
В почти всегда многолюдном дворе говорили на идиш. А какой же еврей в то время не любил поговорить с соседями на любую тему - от политики до погромов и от цен до очередных свадьбы или похорон в их доме. Кто только ни жил в доме: богатые и бедные, набожные и безбожники, сионисты и бундовцы, порядочные «а идише мамэ» и проститутки...
Всякое случалось во дворе, и любая новость и тем более скандал становились достоянием двора. Бывали и свои радости, когда во дворе появлялись бродячие артисты, музыканты, циркачи. 10-летнему Моше это было куда интересней, чем на унылых уроках в еврейской школе, где учился он не слишком усердно и время от времени выслушивал упрёки и сравнения - вот, мол, какой славной ученицей была твоя мама Гитл - она тоже училась в своё время в этой школе. Можно себе представить, сколько лет было школе, - и, между прочим, мало что изменилось с тех пор, даже учебники. И даже директор ещё был тот же, что при маме.
Возиться с 4-летним братишкой Рафаэлем было тоже занятием не из лёгких, но позволяло Моше оправдать очередной школьный провал.
Впрочем, и портному Бинему Сахару, и его жене Гитл, помогавшей ему, приходилось так много и тяжело работать, что и проверить отметки у сына подчас было некогда. Тем более, что все мысли в семье, как и в стране, все разговоры возвращались к одной теме - предстоящей войне. Вопрос только был - когда...
Немцы начали 1 сентября 39-го. Польская армия не могла противостоять железному кулаку. С самого начала войны «пятая колонна» польских «фольксдойче» распространила слухи, что немцы арестуют всех мужчин, тем более - евреев, и толпы мужчин устремились к Варшаве и на восток. Отличной мишенью были эти люди для немецких «мессеров». Всё-таки Бинему удалось перейти советскую границу. Но здесь тоже не было безопасно, да и материальные условия похуже. А как там, в Лодзи, Бинем не знал. Он решил вернуться в Лодзь и либо оставаться с семьёй, либо пробираться вместе с ними на восток.
А тем временем Лодзь уже оккупировали немцы. И вскоре появились во дворе их «еврейского» дома. То ли он им действительно подходил под казармы, то ли это был предлог, но только фольксдойче, местный немец, собрал жильцов дома и приказал к таким-то часам всем выйти без крупных вещей. Было холодно, Моше хотел вернуться за пледом, но ему и этого не разрешили. Их приютила родственница.
Как раз тайно вернулся отец, и первое, что он увидел - десять евреев, повешенных на площади для острастки - их вытащили прямо из магазинной очереди. Всё Бинему стало ясно, и, разыскав жену и детей, он тайно вывел их из города. Долго добирались они до восточной границы. В рамках краткого очерка невозможно передать все перипетии их трудного пути и всю предприимчивость, ловкость и просто героизм, которые потребовались Бинему и Гитл, чтобы живыми и невредимыми, хотя и истощёнными и голодными, вместе с двумя мальчиками тайно перейдя границу, оказаться в Бресте.

В БЕСКРАЙНЕЙ РОССИИ

Когда больше ничего не существует, несчастье перестаёт быть несчастьем. Ведь нет ничего, с чем можно его сравнить. И остаётся одна опустошённость. А потом постепенно оживаешь.
Э. М. Ремарк. «Триумфальная арка».
В только что «освобождённом» и «возвращённом» России, но уже Советской, в соответствии с пактом Молотова - Риббентропа, приграничном Бресте спешно формировались органы новой власти и налаживалась мирная жизнь по принципу: «Хочешь мира - готовься к войне». А поэтому, наряду с приёмом и проверкой тысяч беженцев, шла и «зачистка» возможной «пятой колонны», и «перемещение» их в глубь страны в лагеря и на поселения.
Приняли семью Сахар без проблем, хотя и разместили без комфорта - прямо на полу местной синагоги, среди таких же беженцев-евреев. Этот своеобразный «пересыльный пункт» остался в памяти впечатлительного мальчика Моше единственным эпизодом, когда вдруг среди сидевших и лежавших на полу в зале синагоги появился прилично одетый, моложавый мужчина. Он представился поэтом и долго читал им свои стихи на идиш. В той обстановке это «явление» так подействовало на Моше, что, как он считает, именно тогда он решил стать в будущем поэтом.
Но пока беженцам было не до стихов. Они ждали решения своей дальнейшей судьбы. Но вот, более чем через месяц их пребывания в Бресте, дошла очередь до семьи Сахар. Сотрудник НКВД, говоривший, кстати, на идише, вежливо объяснил им невозможность оставаться в приграничном городе, после чего их, уже не так вежливо, переправили в эшелон и в теплушках повезли на русский Север.
Везли так долго, что они уже стали путать дни. Привезли в Коми - автономную северную республику, в холодный город Сыктывкар, а затем машиной - в глухой посёлок Рабок и, вместе с другими поселенцами, разместили в бараках на окраине, у леса.
Отца отправили работать на лесоповал, мать работала тут же, в посёлке. Сейчас Моше с трудом представляет, как матери удавалось накормить их с братом. Помнит только, как уже под зиму воровал капусту на колхозном поле.
В 1941-м, как только началась война с Германией, поселенцы воспрянули духом: вот-вот немцев разобьют - вернёмся. Бинем решился на смелый поступок: Сахары переехали в расположенный недалеко пристанционный посёлок. Очевидно, помогла профессия дамского портного: через какое-то время Бинем уже обшивал местную «элиту», и семья уже не бедствовала на фоне общей голодухи военного времени.
Когда в 1943-м бывшим польским гражданам предоставили выбор поселения, Сахары оказались, после приполярного Коми, в тёплом цветущем Дагестане, в Кизляре. Здесь отец уже свободно шил для зажиточной кавказской знати, и семья жила в более чем нормальных условиях. Отцу платили неплохо, нередко - «натурой» - продуктами, а то и бочками знаменитого кизлярского вина. Мать помогала отцу шить, а Моше, которому было уже 15, и он, в силу жизненных обстоятельств, был не по возрасту предприимчив, после школы реализовывал на рынке «гонорары» отца. Так что семья смогла и отложить хорошую сумму «про чёрный день», как говорится, но они-то рассчитывали на дни светлые, только бы скорей Победа - день конца войны иначе не называли, все ждали его с нетерпением.
К этому времени Моше уже прекрасно освоил русский: учился в школе ещё на Севере, потом - в Кизляре. Учился уже в школе и Рафаэль.

В ПОСЛЕВОЕННОЙ ПОЛЬШЕ
Ничего, что столько маюсь
С чёрной сотнею в борьбе.
Не сломался. Не сломаюсь
От надлома на бедре!
Е. Евтушенко. Поэма «Фуку».
И вот, наконец, долгожданная Победа. Оформляют документы на возвращение. Им предлагают Щецин: будущая Польша заботится о заселении новых, приграничных с Германией земель. Сахары согласились.
Но, приехав в этот город, Бинем и Гитл не почувствовали его своим: здесь всё напоминало о немцах, а ненависть была ещё слишком свежа. Посоветовавшись, решили поискать более привычные условия, и Бинем, оставив семью в Щецине, поехал в Кельц, чтобы снять квартиру и перевезти семью.
Но судьба распорядилась иначе. Как раз в 46-м, когда отец был в Кельце, там поляки устроили жестокий погром. Считая, что времена - не те, евреи оказали сопротивление. В числе многочисленных раненых оказался и Бинем Сахар. Железным ломом ему проломили череп, повредили барабанную перепонку. Так он и остался до конца жизни глухим на одно ухо.
В это время в Щецине какая-то мистика подсказала Моше, что что-то неладное с отцом: он ещё не знал о погроме, но как раз в ту ночь ему приснился отец весь в крови. Наутро он узнал о погроме. Вместе с матерью они бросились в еврейский центр, но Бинема Сахара не было в списках ни убитых, ни раненых. И всё-таки им было неспокойно: вестей от отца не было. Моше с матерью решили ехать в Кельц. Передоверив Рафаэля друзьям, сели в поезд.
Эта поездка запомнилась Моше на всю жизнь. В купе, открывая консервную банку, Моше порезал палец. Пошла кровь. Полька, соседка по купе, не признав в них евреев (Гитл безукоризненно, без акцента говорила по-польски), изрекла: «Хорошо, что среди нас нет жидов: они любят нашу христианскую кровь». Вот такое отношение в Польше было к «жидам», и погром в Кельце не удивляет.
Отца они разыскали в одном из госпиталей: весь забинтованный, ещё не пришедший в себя после сотрясения мозга, он даже не узнал Моше. Гитл пришлось долго выхаживать мужа.
После кельцского погрома очень многие польские евреи решили навсегда покинуть эту страну. Собрала чемоданы и семья Сахар.

В СВОИ ПАЛЕСТИНЫ.

Если вы не будете думать о будущем, возможно - оно для вас не наступит.
Джон Голсуорси.

Для большинства польских еврейских репатриантов той поры путь на историческую Родину, где евреи тогда вели борьбу с англичанами за своё государство, пролегал через Чехословакию, Австрию, Италию. В их числе, в одной из нелегальных групп, оказалась и семья Сахар. Как и все до неё, группа тайными тропами перешла из Польши в Чехословакию, затем таким же образом - в Австрию и в результате оказалась в американской зоне оккупации этой страны, поделённой тогда союзниками. В лагере «Дени Рейтхофер» на окраине городка Штаер было даже совсем неплохо, кормили сытно, а это было - как рай для юноши, изголодавшегося за время подготовки и переходов через границы. Моше быстро восстановился, и в нём снова проснулась активность, тяга к учёбе и к чему-то новому, всё время где-то внутри затаившаяся и не покидавшая его и в трудные времена. Времени свободного было слишком много, но обидно было зря его растрачивать. Моше взялся за немецкий.
Вскоре он узнал, что сравнительно недалеко, в городе Линце, издаётся газета на идише. Моше предложил свои стихи. Поначалу его «не оценили», но использовали как распространителя газеты. Но постепенно начали печатать его репортажи и стихи. Денег в редакции, как обычно в таких газетах, не было, зато платили пачками сигарет, а они были в то время валютой на равных с деньгами. Печаталась газета на идише латинским шрифтом, но в то время это было привычно.
Пересылка семьи Сахар почему-то задерживалась. Многие уже были переправлены в Италию, многие - и далее, кто-то прошёл через кипрские лагеря...
Но вот в 1948-м провозгласили независимость Государства Израиль, и сразу же началась война с арабами, война не на жизнь, а на смерть. Вот тут 20-летний Моше уже не считал более для себя возможным быть в стороне от событий. Мало того: на одном из собраний в лагерном клубе он вышел на сцену, рассказал, в какой опасности только что провозглашённый Израиль и предложил собрать боевую группу для срочной помощи.
Человек 20 записались в группу, подлежавшую срочной отправке в Израиль. Закрытыми автомашинами их спешно перевезли в Италию, и военно-транспортным самолётом неопознанной принадлежности, но советского производства они в тот же день перелетели в Израиль. С военного аэродрома их тут же перевезли в Иерусалим.

ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ МЕЧТЫ. ИЕРУСАЛИМ.

Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто вечно с бою добывает их,
Кто грудью сквозь опасности проходит,
Себе всю жизнь прокладывает путь.

И.В.Гёте
С первых же дней на Земле Обетованной Моше Сахар с оружием в руках защищал её для своего народа. Но скромно отрицает какое-либо геройство в своём послужном списке: «Воевал, как все» - вот и всё. Это - правда: на такой войне хорошо воюют все, хотя бы даже потому, что отступать некуда. Это Моше хорошо понимал, потому и прилетел на помощь. Свыше года защищал он Иерусалим, в том числе горы Хар Цофим и Хар Цион, помощником командира взвода. Взводным офицером был отчаянный парень из России, воевавший там в штрафном батальоне. Его и ребят - друзей по взводу Моше вспоминает добрым словом, а значит и сам он состоялся как солдат.
В промежутке между боями написал он своё первое в Израиле стихотворение на идиш. Товарищ по оружию - звали его Зэев - перевёл его на иврит, и оно было опубликовано в боевой газете. Забегая вперёд, отметим, что и в дальнейшем он воевал «раз пять», как говорит, ну и, само собой, сборы резервистов - милуимы проходил почти ежегодно.
Ещё в армии Моше решил для себя, что изберёт профессию учителя. Большое влияние оказал на него один из боевых друзей, окончивший университет. Он учил Моше ивриту, и, несмотря на то, что Сахар до приезда в Израиль вообще не знал иврит, за время службы в армии восприимчивый солдат его вполне освоил.
В 1949-м, когда Моше был ещё в армии, наконец-то из Австрии приехали отец, мать и брат. Бинем сразу же начал портняжничать. Им предоставили в Иерусалиме бывший арабский дом, они его отремонтировали, и жизнь у них быстро наладилась.
После армии Моше присоединился к ним. Он стал работать в Иерусалиме воспитателем исправительной школы для трудновоспитуемых детей, нечто вроде трудовой колонии Макаренко, бывшего для него тогда примером. У Моше ещё не было диплома учителя, да и вообще он понимал, что должен ликвидировать пробелы в своём образовании, бессистемном и прерывистом в течение нескольких лет в России, Польше, а затем в израильской армии.. И он, как мог, учился сам.
В доме напротив поселили семью репатриантов из Румынии. Часто у окошка сидела молоденькая симпатичная девушка. Как-то Моше с ней заговорил. Оказалось, что она не знает иврит совсем. Моше предложил ей помочь. Так завязались их отношения. Когда они окрепли и Моше сделал предложение, умная Бэти как бы в шутку возразила:
- Но ведь у тебя пока неясна перспектива. Диплома учителя нет, и кто знает - когда будет.
Что ж, она была права. Конечно, Бэти ему не отказала, но Моше твёрдо решил учиться по-настоящему и получить диплом. Подал заявление в Иерусалимский университет. Те времена в Израиле во многом были схожи с послереволюционными российскими. В 54-м Моше прошёл собеседование и был специальной комиссией, как бывший фронтовик, без экзаменов принят на философский факультет Иерусалимского университета.
Заниматься было нелегко: предметы были самые разные, некоторые приходилось осваивать буквально с азов. И осваивал. Но с одним предметом ему повезло особо: прекрасный преподаватель поэтесса Лэя Голдберг, дала ему очень многое в литературном развитии, прежде всего как поэта. Учась в университете, он под её влиянием писал, но немного и, как он сам считает, ещё на студенческом уровне.
Конечно, Моше, с его жаждой знаний, учился бы и учился до окончания полного курса университета, но надо было работать: семья - молодая жена, ждали ребёнка. Проучившись год, Моше получил диплом учителя младших классов и на этом поприще проработал 40 лет, всё время совершенствуясь и расширяя свои и кругозор, и диапазон, став поэтом, переводчиком, художником.
До 1959-го года семья продолжала жить в Иерусалиме, а Моше по-прежнему работал в той же школе, но уже учителем. Наряду с этим, он уже в 1957-м всерьёз занялся переводами и стихами для песен, особенно для театра. Например, известный театр «Шалаш» ставил тогда спектакль по книге Макаренко «Педагогическая поэма». Моше написал тексты к нескольким песням композитора Иоханана Зарая. Одна из них - «Песня шакала» - стала всемирно известной благодаря тому, что её включила в свой репертуар сама Марлен Дитрих.

Рисунок Моше Сахара.

Интересны были и переводы Сахаром с иврита на идиш знаменитого еврейского народного писателя Польши Мордехая Гебиртига. В университете была издана его антология на иврите, идиш - в переводе Моше и на английском - в свободном переводе.

ТЕЛЬ-АВИВ: ТВОРЧЕСКИЙ РАСЦВЕТ

Живопись - это поэзия, которую видят, а поэзия - это живопись, которую слышат.
Леонардо да Винчи.

В 59-м закрылась школа, в которой преподавал Моше, и он со своей молодой семьёй - а у них уже росли дочь и сын - переехал в Тель-Авив и продолжил учительствовать в младших классах. А года через два туда же перебрались Бинем, Гитл и Рафаэль, которому было уже 25. Младший брат ещё в Австрии учился игре на скрипке. В Тель-Авиве он учился и одновременно играл в театре «Шалаш»,потом организовал свой театр «Розовый», ставивший спектакли на иврите. И по сей день Рафаэль занимается выездными спектаклями для детей.
Так что на театральной почве творческие пути братьев пересекались. В своё время вышли две книги переводов спектаклей с иврита на идише Моше Сахара.
Изданы и стихи его на иврите. Первая книга стихов называлась «Спрятанное время». Название заимствовано из Танаха, но содержание - светское. Вторая - «Мой любимый для меня построил дом» - по названию популярной песни на иврите на его слова .

Книга "Мой любимый для меня построил дом"

В Тель-Авиве Моше продолжал активно работать для театра, прежде всего для «Идишшпиля», которым и по сей день руководит Шмуэль Ацмон. В частности, им была поставлена польская пьеса по роману Ильи Эренбурга «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца». При подготовке текста пьесы на идиш Моше не ограничился переводом её с польского, но внёс ещё многое, проштудировав роман на русском в издании 29-го года.
В Тель-Авиве Моше продолжает писать стихи и песни на иврите и идише, не раз выступает с ними перед аудиторией и на радио. Песни на его слова исполняются и записываются. Известный исполнитель песен на идише Давид Эшет записал кассету целиком из песен на слова Сахара.
Стихи Моше Сахара образны, полны своих находок благодаря острому глазу и умению высветить мысль. То же, пожалуй, можно сказать о М. Сахаре - художнике, о его оригинальной манере. Его абстракции сочны и гармоничны, графические экспромты - динамичны, портретные зарисовки - выразительны. Моше как художник развивался постепенно, не ставя перед собой амбициозных целей. Он любил рисовать и часто делал это во время уроков в школе для детей. Постепенно творчество увлекало его всё более, и к настоящему времени в активе Сахара - художника уже несколько престижных выставок.
Живёт Моше в центре Тель-Авива с Бэтей. Дети самого Моше состоялись в жизни: дочь готовит диссертацию доктора философии; сын, защитив вторую степень, представляет за рубежом интересы одного из ведущих банков Израиля.

Фантазия.

А их отец в свои 76 лет продолжает активно писать. Пером и кистью.
Вот такой он, Моше Сахар, неординарный человек: учитель, поэт, переводчик, художник...

Предлагаю несколько стихотворений Моше Сахара в моём вольном переводе, при работе над которым мне большую помощь оказала Анна Вайнер, за которую большое ей спасибо.

СТИХИ МОШЕ САХАРА
Перевод - Михаила Ринского.


МОЙ ТЕЛЬ-АВИВ
(с иврита)

Я люблю тебя, мой город.
Мы сроднились. Ты мне дорог.
Я по улицам хожу -
Каждый дом знаком и близок:
Стар и нов, высок и низок -
Я о каждом песнь сложу.

Здесь стоять нельзя без чувств:
Вид на море интересный.
Дому моему здесь место,
Да карман, признаться, пуст.

Всё мне ценное - в котомке.
В ней - народа скорбь и грусть,
Собранные для потомков:
Знают пусть и помнят пусть.

Но сегодня, в честь твою,
Нет ни скорби и ни грусти.
Город мой, тебе пою
С добрым чувством.

* * *
Полунищ, полубогатый,
Приласкал тепло меня ты.

Принял ты меня, как сына.
А сынишка новый твой
Плохо помнил папы имя.
Но приехал - как домой.

С первых дней с тобой сживаюсь:
Грохот, шум. Дома - старьё!
Но как утро - просыпаюсь
С ощущением: «Моё»...

Кто-то ищет недостатки.
Город им - что жуть сама:
И фасады не в порядке,
И развалины - дома.

«Нас снесут!» - хибары эти
Сами шепчут по ночам.
Слышу, как скрипят, ворчат.
Вижу, как трудяга - ветер
Превращает камень в пыль.
Но в них всё: фасады, стиль,
Словно старое вино,
Разлюбить мне не дано.


ЧЕМ МНЕ СТАТЬ?(с идиша)

Скажи, чем для тебя мне надо стать,
Чтоб ты могла почувствовать, понять...

Быть может, стать дождём мне в небе сонном,
Чтоб каплями жемчужными его
Твою причёску превратить в корону
И, слов не дав сказать ни одного,
Твои сухие губы увлажнить
И пламя страсти мнимой погасить.

Быть может, нежным ветром надо стать
И стан твой стройный бережно обнять;
Глаза прикосновеньем пробудить
И вызвать дрожь в тебе, и возбудить,
Чтоб ты могла почувствовать, понять...
Скажи, чем для тебя мне надо стать.


НЕДОСТУПНАЯ СИНЬ(с идиша)

Как невзрачно за оконцем:
Неба синь и яркость дня,
И пылающее солнце -
Всё сокрыто от меня.

Протираю окна, мою -
Серость хмурая в окне...
Любоваться синевою
Не дождаться, видно, мне.

МОЯ МУЗА
(с идиша)

Ты остановилась у порога
Мысли нерешительной моей.
То ль не расположена ты к ней,
То ли чем расстроена немного...

Опустила голову и руки.
Молча взгляд холодный отвела.
Вижу: музе мысль не подошла.
Лучше я оставлю вас в разлуке.


Михаил Ринский (972) (0)3-6161361 (972) (0)54-5529955
rinmik@gmail.com
mikhael_33@012.net.il