ВОИН ЛИТОВСКОЙ ДИВИЗИИ (Евсей Гордель)

Михаил Ринский

ВОИН ЛИТОВСКОЙ ДИВИЗИИ

Евсей (Йошуа) Гордель – один из тех скромных, но славных сынов еврейского народа, которые с юных лет сражались против нацистской чумы в годы Второй мировой войны и которые с первых месяцев становления Еврейского государства трудились во имя его будущего.
Начало 20-х годов ХХ века было одним из тяжёлых периодов в европейской истории, и в глобальных мировых проблемах судьба Литвы, а тем более литовского еврейства волновала мало кого из сильных мира того времени. В только что вновь образованной независимой Литве советская власть просуществовала лишь полгода. С середины 1919 года Вильнюс занимали то польские войска, то Красная армия, пока в 1922 году Польша не аннексировала Вильнюс, а в оставшейся части независимой Литвы столицей стал Каунас.
Вместе с Литвой «по живому» было разрезано и литовское еврейство, жившее здесь с 14-го века, когда князь Витаутас дал привилегии евреям – переселенцам из Европы, где их жестоко преследовала инквизиция. Евреи Литвы за шесть веков многое сделали на благо и страны, и Вильнюса, который недаром называли «Литовским Иерусалимом». Три четверти ремесленников Вильнюса составляли евреи. После польской аннексии Вильно - так Вильнюс назывался в составе Польши - 47 тысяч евреев, или 36% населения города, не получили права на свою национальную и культурную автономию, существовал лишь религиозный кагал. И всё-таки, несмотря на многочисленные антисемитские проявления, в том числе со стороны польских властей, евреи Вильно не только укрепили систему своих культурно-просветительских учреждений, но и создали Еврейский научный институт, имевший в 1930-х филиалы и общества друзей во многих странах мира.
Не только всё еврейское население Вильно, но и многие неевреи в городе владели языком идиш. Говорили на идише и в доме молодых Горделей. Семён Гордель владел небольшой гостиницей; его жена Сара, в девичестве Сегаль, имела мастерскую трикотажных изделий, в которой работало несколько мастериц. Жила семья в трёхкомнатной квартире в том же доме, где мастерская Сары. 14 октября 1923 года у Горделей родился сын Йошуа, в просторечьи – Евсей. В семье хотя и соблюдали традиции, но религиозной она не была. Сын получил образование в еврейской школе, где преподавание велось на польском языке, но и основы идиша он освоил. В школьные годы состоял в еврейском спортивном обществе «Бейтар», обучавшем молодёжь также и самозащите. Кроме того, став старше, Евсей активно участвовал в работе еврейского общества «Гордония» по подготовке молодёжи к будущей жизни в Палестине, к репатриации в которую общество призывало. 1935 год
В 1937 году, окончив 7 классов, Евсей поступил в еврейскую специальную школу «Трудовая помощь», которую опекало американское общество «Джойнт». Здесь обучали мальчиков столярному делу, девочек – профессии швеи, и, кроме того, было отделение для художественно одаренных детей, куда не только принимали способных ребят Вильно, но и направляли ребят из других регионов. Здесь Евсей получил профессию художника. Школа продолжала работать и после того, как в сентябре 1939 года в Вильнюс вошла Красная армия, и в октябре того же года город стал столицей Литвы. В 1940 году Евсей Гордель успешно закончил школу.
Евсей с удовольствием вспоминает три года учёбы в этом классе, вспоминает добрыми словами своих одарённых товарищей по классу, с некоторыми из которых сохранил дружбу и продолжал встречаться затем ещё многие годы уже в Израиле. Тепло рассказывает он о ближайшем друге Моше Бернштейне, картины которого украшают стены квартиры Евсея. Встреча выпускников Вильнюсской худ. Школы. Евсей – справа. Рядом – Моше Бернштейн
Так получилось, что автор этого очерка познакомился несколько лет назад с Моше Бернштейном, незаурядным художником и поэтом, певцом идишкайта и «поминальной свечой» Холокоста, как он себя называет в стихах. Познакомился и увлёкся его творчеством, написал о нем очерк, перевёл его стихи. На один из этих переводов написан композитором Ю. Кремером романс. Публикации автора о Моше Бернштейне - в нескольких газетах и на сайтах. Выходец из местечка, направленный как талантливый мальчик в вильнюсскую школу, во время Второй мировой войны в России, в эвакуации, Моше имел возможность совершенствовать своё художественное мастерство, а выехав уже в 1947 году в Израиль, в полной мере раскрыл свой талант: более 50 выставок его произведений во многих странах – тому свидетельство.
В отличие от друга, Евсею Горделю в творческом плане не повезло: по окончании школы он недолго проработал в частной художественной мастерской и затем – в государственной мастерской «Игрушка», где занимался художественным изготовлением макетов. Кстати, здесь с ним работал, по окончании Института искусств, Аба Ковнер, ставший в период немецкой оккупации одним из руководителей подполья Вильнюсского гетто. После массового побега из гетто в сентябре 1943 года А. Ковнер сформировал из беглецов еврейский партизанский отряд «Мститель», который со временем увеличил состав до 300 бойцов, и ещё столько же человек было в семейном лагере. Со временем отряд был преобразован в полк и продолжал активные боевые действия до освобождения края Советской армией, но А. Ковнер был отстранён от руководства партизанским полком весной 1944 года под надуманным предлогом, взамен назначили литовца.
После окончания войны созданная А. Ковнером «Бригада еврейских мстителей» уничтожила на территории Германии свыше 400 нацистов, занимавшихся геноцидом евреев в годы войны. Арестованный англичанами, Ковнер после освобождения уехал в Израиль и активно участвовал в становлении и обороне Израиля. Умер в 1987 году.
В отношении Евсея Горделя судьба распорядилась иначе. Хотя далеко не все евреи Вильнюса, как и литовцы и местные поляки, приветствовали создание Литовской республики в составе СССР, но Вильнюс ещё недавно два десятилетия был в составе Польши, и евреи города, в том числе и Гордели, были прекрасно осведомлены о судьбе соплеменников в оккупированной нацистами Польше. Да и число беженцев из этой страны измерялось десятками тысяч.
Среди местных жителей антисемитизм «соперничал» с антикоммунизмом. Поэтому когда 22 июня 1941 года нацистская Германия напала на СССР и почти в тот же день местные почти открыто, не дожидаясь прихода немцев, начали резню как советских работников, так и евреев, Горделям стало ясно: всё может кончиться очень скоро и очень плохо.
Лично им, мелким предпринимателям, советская власть причинить вреда не успела: у них ничего не национализировали. Они вполне могли попытаться уехать или уйти на восток. Но не так просто оставить на разграбление всё нажитое, и родители решили выждать, уповая на советскую пропаганду «сокрушительного ответа» любому агрессору. От сына же они настойчиво потребовали уходить из города.
В первый же день войны авиация немцев бомбила железнодорожную станцию. Дом, где жили Гордели, был расположен неподалеку от станции. В один из подъездов дома попала бомба. На следующий день мама Сара собрала Евсею вещевой мешок, и он влился в поток пеших беженцев. Немецкие самолёты расстреливали людей на шоссе, и Евсей, как и многие, пошёл лесом. Когда прошёл километров тридцать и вышел на шоссе, ему повезло: красноармейцы посадили в кузов машины и довезли до Борисова в Белоруссии. Когда добрался до Орши, там уже была налажена эвакуация беженцев, и эшелон доставил беженцев в Борисоглебск Воронежской области. Там получил работу в местном театре имени Чернышевского как художник-декоратор.
В конце 1941 года Евсей Гордель заболел дифтеритом. Пока лежал две недели в больнице, умерли 13 человек. Молодой организм справился с болезнью, но не успел Евсей прийти в себя, как его, 18-летнего, призвали в армию. Три месяца обучения, и молодой боец-водитель грузовика ЗИС-5 направляется в 172-ю гвардейскую дивизию, воевавшую в составе Центрального фронта между Воронежем и Сталинградом. 1943 г. Балахна, Горьк. Обл. Литовская дивизия.
Водитель грузовика на фронте – одна из самых опасных профессий: во-первых, по большей части – взрывоопасный груз, который того гляди взорвётся если не от прямого попадания, то от детонации. Во-вторых, с дороги, как правило, никуда не свернёшь, не укроешься от авиации противника. Вот и 22 июня 1942 года, когда вражеские самолёты в очередной раз начали массированную бомбардировку автоколонны, Евсей Гордель был тяжело ранен в живот. Ему посчастливилось: в кабине, кроме него, на сей раз был помощник, да и медсанбат оказался неподалеку, иначе с таким ранением Евсею было не выжить.
Долгих семь дней вёз санитарный поезд раненых до Магнитогорска. Персонал опасался за жизнь Горделя, сам он тяжело страдал от боли. В Магнитогорске сделали операцию, и лишь в октябре 1942 года Евсей был выписан из госпиталя, причём не совсем здоровым. По совету врачей, поехал туда, где теплее – в Узбекистан. В Намангане работал художником в театре имени А. Навои. Получил документы инвалида войны. То ранение до сих пор напоминает о себе.
В июне 1943 года, несмотря на инвалидность, был снова призван в армию. На сей раз ему, как комсомольцу, предложили поехать в Москву, на курсы политработников, которых готовили ко времени освобождения Литвы. Отказался: он прекрасно знал, каково ему, тем более еврею, будет работать в обстановке враждебного настроя местного населения, многие из которого сотрудничали с нацистами и запятнали себя кровью его народа. Евсей ещё не знал о гибели от рук палачей всех его родных и близких, но понимал, что надежда выжить у них минимальная.
Вместо Москвы Евсея Горделя направляют в город Балахну Горьковской области, где идёт формирование Литовской дивизии. Там прошёл курсы сержантов. Кроме того, солдат формирующейся дивизии направляли на автозавод, где они временно работали. Здесь Евсей занимался окраской автомашин – в дальнейшем эта специальность станет его профессией в течение всего трудового периода жизни на исторической родине.
По окончании сержантских курсов Евсей Гордель был направлен в 167-й полк 16-й Литовской дивизии, который к тому времени уже вёл тяжёлые бои в Белоруссии. Многих бойцов недосчитался полк, пока не выбили противника из города Шауляй, на севере Литвы. За эти бои 167-й полк получил звание Краснознамённого. И снова кровопролитные бои, и вот уже – Восточная Пруссия, город Тильзит, вошедший в историю встречей здесь в 1807 году императоров Наполеона и Александра Первого и заключением знаменитого Тильзитского договора, триумфального для Франции и унизительного для России и особенно для Пруссии. Ныне Тильзит – город Советск Калининградской области. Возможно, для немцев этот город и то историческое событие имели особое значение, но именно здесь 14 октября 1944 года враг бросил в бой мощное соединение тяжёлых «Тигров» и «Фердинандов», и хотя оборону ему прорвать не удалось, 167-й полк потерял 240 своих бойцов и был выведен на переформирование. 1944 год. Сержант 16-й Литовской дивизии
В ноябре 1944 года 16-я Литовская дивизия была переброшена в Латвию, близ города Либава, ныне – Лиепая. Здесь, на Курляндском направлении, войска 1-го Прибалтийского фронта под командованием генерала армии И. Х.Баграмяна сжимали пружину сопротивления группировки противника, отрезанной от основных сил и прижатых к морю. Советским войскам здесь противостояли формирования, которым терять было нечего: уплыть морем им советские авиация и флот не позволят. Всего в Курляндии было блокировано 33 немецких дивизии, создавших несколько линий эшелонированной обороны. В своих воспоминаниях маршал И. Х. Баграмян подчёркивает, что целью советских войск было - своими непрерывными наступательными операциями сковать силы этой многочисленной группировки противника, не дать им высвободить и переправить морем ни одной дивизии для использования в решающих битвах в Германии.
В книге «Так шли мы к победе» маршал Баграмян подчёркивает большой вклад 16-й Литовской дивизии в разгром врага при взятии города и порта Клайпеда в конце января 1945 года. Он описывает успешные действия трёх полков дивизии. О действиях полка, в котором воевал Евсей Гордель, маршал пишет: « 167 полк под командованием майора И. В. Баранова разгромил группировку фашистов, оборонявшую вокзал, и первым вышел к заливу. К тому времени и другие дивизии… ворвались в город и ликвидировали там последние очаги сопротивления. Над Клайпедой взвился советский флаг. Находившиеся на командном пункте 4-й ударной армии руководители Компартии и правительства Советской Литвы вместе со мной… направились в освобождённый город…»
Евсей Гордель по праву должен быть причислен к участникам этой славной победы, хотя он в эти дни не был с товарищами по оружию. Но без той подготовки, которая велась ещё за месяц до этого, в декабре 1944 года, вряд ли победа была столь успешной. Именно в те тяжёлые декабрьские дни сержант Евсей Гордель был тяжело ранен. Перед автором – блокнот с воспоминаниями, которые Евсей так и озаглавил: «Мой последний бой». Записи эти не ограничиваются последним боем, в них – ряд эпизодов из суровой фронтовой действительности. Привожу их с некоторыми сокращениями и стилистической правкой. Стоит отметить, что Евсей изучал русский язык лишь в военные годы самоучкой, и то, как он владеет русским, внушает уважение.
«К концу ноября, - записал Евсей Гордель, - наша 16-я Литовская дивизия, переданная в состав 1-го Прибалтийского фронта и передислоцированная из Восточной Пруссии, заняла вторую линию фронта. Мы получили подкрепление из новобранцев – только что мобилизованных литовцев из освобождённых районов. Мы должны были учить их военному делу, но им это в головы не входило, ещё и потому, что многие из них ненавидели советскую власть. Несколько таких попало и к нам во взвод. Командир взвода поручил заниматься ими мне, как своему помощнику и как знающему литовский язык. Я, в свою очередь, перепоручил их командирам отделений, опытным и также знавшим литовский.
В декабре подморозило, по ночам земля была – как ледяной каток, окопаться невозможно. Во втором эшелоне мы усиленно занимались подготовкой. 20 декабря два солдата привели человека в полувоенной одежде. Связной из особого отдела попросил выделить двух солдат для участия в военно-полевом суде. Под вечер на полянке выстроили весь 167 полк. Привели того самого человека, оказавшегося литовцем из новобранцев, дезертировавшим с фронта. Его поставили у заранее приготовленной ямы. Зачитали приговор: высшая мера наказания с конфискацией имущества. Начальник отдела «Смерш» («Смерть шпионам») приказал своему солдату: «По изменнику родины – огонь!». Дезертир упал в яму, её засыпали, и прозвучала команда: «Разойдись!» С Послом России в Израиле М. Богдановым и военным атташе полковником С. Ковалёвым, 2001 год.
В тот же день после ужина нам показали фильм и кинохронику освобождения Вильнюса. Бывалые фронтовики знали: если сегодня фильм, завтра – передовая. 21 декабря нам выдали сухой паёк, по 200 патронов на винтовку и по 500 – тем, у кого автоматы ППШ. 22 декабря заняли исходные позиции, и на рассвете 22-го наш 1-й батальон сменил штрафной батальон, накануне вклинившийся на 50 метров. Земля была – сплошной лёд, ячеек не было, и невозможно было окопаться. Так и лежали на обледенелой земле, «как утки в тире». В этот первый день противник обстреливал из миномётов и пулемётов, потери наши ограничивались несколькими ранеными.
Но 23 декабря услышали… залп «катюш», и на нас посыпались…свои ракеты! Оказывается, трусливый офицер артразведки не выдвинулся, как положено, вместе с пехотой и не знал, что батальон – на 50 метров за линией фронта. В результате «ошибки» только наша рота потеряла 7 человек убитыми и 12 ранеными».
24 декабря, убедившись, что батальону так и не удалось «зарыться» в обледенелую землю, противник вновь начал шквальный обстрел из миномётов и пулемётов буквально по живым мишеням. Рядом с Евсеем уже было пять убитых и несколько раненых, когда пули настигли и его. В это время он держал в левой руке свой автомат ППШ. На руках были специальные «двухпалечные» рукавицы, позволявшие нажимать курок, не снимая их. Рядом младшему лейтенанту оторвало при взрыве мины обе ноги, и Евсей позвал санитара – тот и сам был ранен в щёку. В это время Евсей почувствовал удар и сильную боль в левой руке. Автомат его был разбит. Когда санитар снял рукавицу с левой руки Евсея, оказалось, что оторваны три пальца и разбита ладонь. После первой перевязки здесь же, на передовой, сержанта Горделя доставили в медсанбат. Потом было несколько эвакогоспиталей и, наконец, госпиталь в городе Кирсанове Тамбовской области. Здесь пролежал почти до Дня Победы, до28 апреля 1945 года. Руины Главной синагоги Вильнюса. 50-е годы.
8 мая приехал в Вильнюс. Стреляли, думал – зенитки, оказалось – салютовали Победе. Для Евсея это торжество было омрачено увиденным – его дома просто не было – и услышанным – горькой вестью о трагической смерти его родителей, близких, друзей. Точнее, никаких следов судьбы родителей Евсею найти не удалось, но ни у кого сомнений не было: они погибли либо в гетто, либо в лагерях смерти.
Временно приютили знакомые. С работой повезло: встретил знакомого, ставшего на фронте инвалидом, работавшего в отделе кадров. И вот 22-летний фронтовик-инвалид Евсей Гордель - директор оптовых баз треста общественного питания. В июне 1945 года женился – 19-летняя Лея вернулась из эвакуации, из Узбекистана, где скончались от голода её родители; у неё оставался брат, инвалид войны 1-й группы. Уже через год у Леи и Евсея родился сын Ицхак.
В этот послевоенный период в Прибалтике, Польше, некоторых других освобождённых регионах активно действовали еврейские сионистские организации, призывавшие евреев, оставшихся в живых на освобождённых территориях и возвращавшихся из эвакуации, репатриироваться в Палестину, где шла активная борьба против английских колониальных властей и за создание Еврейского государства. Первые же послевоенные месяцы показали, что, несмотря на огромные жертвы еврейского народа, на Катастрофу европейского еврейства, антисемитизм не изжит ни в Польше, ни в Литве. Ещё до Второй мировой Евсей участвовал в работе еврейской международной молодёжной организации «Гордония», ставившей целью воссоздание родины евреев в Палестине. Теперь, осознав ужасы Холокоста, Евсей и Лея решили с помощью организации «Гордония» репатриироваться в Палестину.
В 1946 году, на основе международных соглашений, граждане бывшей независимой Польши получили разрешение на возвращение в эту республику. Семья Горделей воспользовалась этим и оформила документы, и в том же 1946 году Евсей и Лея с младенцем-сыном выехали в Польшу. Здесь волонтёры «Гордонии» временно поселили их в Лодзи. Когда собрали группу, её тайно переправили через границу в Чехословакию. Отсюда в крытых военных машинах союзников переправили в Австрию. Несколько месяцев в лагере у городка Векшайт. Затем, снова в крытых машинах, перевезли в Германию, в лагерь Бенцхаим.
Здесь прожили целых полтора года в ожидании возможности репатриации в Государство Израиль, которое к тому времени уже было провозглашено. Наконец, группу доставили в Марсель на юге Франции, и на корабле приплыли в Хайфу 23 ноября 1948 года. Это было время, когда молодое Еврейское государство в тяжёлой кровопролитной войне отстаивало своё существование. Война шла не только против всех государств – соседей, но и внутри страны, во многих её городах. К тому времени даже порт Хайфы в любое время мог быть обстрелян арабами. Как рассказывает Евсей, для того чтобы произвести высадку с корабля, в городе была объявлена тревога, арабы бросились в укрытия, и безопасность спуска пассажиров на берег была обеспечена.
Тяжелейшие условия, в которых находились государство и каждый его житель, Гордели почувствовали с первого же дня пребывания в лагере для репатриантов в Пардес-Хане, куда их привезли прямо из порта. Особенно тяжело в лагере было семьям с малолетними детьми, их Ицхаку было два с половиной года. Не хватало всего и всех, от врачей и лекарств до продуктов и чистой воды. С внучкой Смадар, 1997 год. В 2009 – она уже майор
Евсей с его тяжёлыми ранениями не мог воевать. Работы для него вблизи лагеря не было. В то же время воюющая страна нуждалась в любых технических кадрах. У Евсея был ценнейший фронтовой опыт водителя, а в бытность в Балаклаве, где формировалась Литовская дивизия и где ему, помимо учёбы на сержантских курсах, пришлось поработать на автозаводе, он приобрёл опыт окраски машин. Все эти знания пригодились, когда Евсей Гордель получил от Сохнута в аренду маленькую мастерскую для окраски автомашин в Яффо.

Евсей Гордель, Борис Заславский, Авраам Коэн. Встреча в лесу имени Красной армии в День Победы.

Из лагеря переехали в Тель-Авив, здесь сняли часть комнаты в доме вблизи места, где ныне расположено первое высотное здание Тель-Авива «Мигдаль а-Шалом. К Горделям присоединился ещё и брат Леи, инвалид войны. Всего в одном помещении жило 16 человек.
Для Евсея, имевшего опыт работы с машинами, с их ремонтом и окраской, а кроме того – опыт художника-декоратора, освоение специфики работы не составило труда, он и двух помощников нанял. Работа была востребованной, и, напряжённо трудясь, Евсей со временем смог не только купить мастерскую побольше, но расширить и её. Со временем Гордели приобрели свою квартиру. В 1954 году родилась дочь Сара. До самой пенсии проработал Евсей в своей мастерской, затем сдал её в аренду.
За это время сын Ицхак окончил Иерусалимский университет, стал физиком-математиком и успешно много лет работал в Реховоте, ныне уже тоже на пенсии. Живёт с семьёй в Нес-Ционе. Жена Ицхака – преподаватель средней школы. У них трое детей: сын – инженер-компьютерщик, дочь - майор армии и архитектор, младший сын – капитан медицинской службы.
Преуспела и дочь Сара, преподаватель средней школы. Её муж и старший сын – инженеры-строители, ведут работы в разных странах мира. Старшая дочь – архитектор, получившая 1-ю степень в Израиле, вторую – в Италии. Младшая дочь учится в 10 классе, но одновременно и в университете.
Так что у Евсея и Леи есть все основания гордиться и детьми, и внуками. Естественно, что в столь серьёзном возрасте приходится немало времени и внимания уделять здоровью, тем более что серьёзно напоминают о себе фронтовые раны. Но в дни Победы Евсей надевает костюм с орденами и медалями, среди которых – орден Отечественной войны и медаль «За отвагу», полученные ещё в дни боёв, а не к послевоенным юбилеям. Низкий поклон вам, отважные воины, благодаря подвигам которых и дальнейшему самоотверженному труду наш народ обрёл и отстоял своё родное государство.

Михаил Ринский (972) (0)3-6161361 (972) (0)54-5529955
mikhael_33@012.net.il

МНОГОГРАННОСТЬ ТАЛАНТА (М. САХАР)

Михаил Ринский

МНОГОГРАННОСТЬ ТАЛАНТА

С каждым общением Моше Сахар заинтересовывает всё более. Школьный учитель с 40-летним стажем. Поэт интересный и своеобразный, на стихи которого написано немало популярных песен, одну из которых исполняла сама Марлен Дитрих. Художник, произведения которого не раз можно было видеть на выставках.
Но не менее интересен он и всей своей биографией.

ИЗ ПАСТИ ТИГРА - В ЛАПЫ МЕДВЕДЯ

Счастье или несчастье казались теперь чем-то вроде пустых гильз, далеко отброшенных могучим желанием жить и чувствовать, что живёшь.
Э. М. Ремарк. «Триумфальная арка».
Чтобы в полной мере представить себе этот дом, читателю просто необходимо подключить своё воображение и перенестись в 30-е годы 20-го века, в польский город Лодзь. В этом многоэтажном муравейнике проживало ни много, ни мало 350 семей, в большинстве - еврейских.
В почти всегда многолюдном дворе говорили на идиш. А какой же еврей в то время не любил поговорить с соседями на любую тему - от политики до погромов и от цен до очередных свадьбы или похорон в их доме. Кто только ни жил в доме: богатые и бедные, набожные и безбожники, сионисты и бундовцы, порядочные «а идише мамэ» и проститутки...
Всякое случалось во дворе, и любая новость и тем более скандал становились достоянием двора. Бывали и свои радости, когда во дворе появлялись бродячие артисты, музыканты, циркачи. 10-летнему Моше это было куда интересней, чем на унылых уроках в еврейской школе, где учился он не слишком усердно и время от времени выслушивал упрёки и сравнения - вот, мол, какой славной ученицей была твоя мама Гитл - она тоже училась в своё время в этой школе. Можно себе представить, сколько лет было школе, - и, между прочим, мало что изменилось с тех пор, даже учебники. И даже директор ещё был тот же, что при маме.
Возиться с 4-летним братишкой Рафаэлем было тоже занятием не из лёгких, но позволяло Моше оправдать очередной школьный провал.
Впрочем, и портному Бинему Сахару, и его жене Гитл, помогавшей ему, приходилось так много и тяжело работать, что и проверить отметки у сына подчас было некогда. Тем более, что все мысли в семье, как и в стране, все разговоры возвращались к одной теме - предстоящей войне. Вопрос только был - когда...
Немцы начали 1 сентября 39-го. Польская армия не могла противостоять железному кулаку. С самого начала войны «пятая колонна» польских «фольксдойче» распространила слухи, что немцы арестуют всех мужчин, тем более - евреев, и толпы мужчин устремились к Варшаве и на восток. Отличной мишенью были эти люди для немецких «мессеров». Всё-таки Бинему удалось перейти советскую границу. Но здесь тоже не было безопасно, да и материальные условия похуже. А как там, в Лодзи, Бинем не знал. Он решил вернуться в Лодзь и либо оставаться с семьёй, либо пробираться вместе с ними на восток.
А тем временем Лодзь уже оккупировали немцы. И вскоре появились во дворе их «еврейского» дома. То ли он им действительно подходил под казармы, то ли это был предлог, но только фольксдойче, местный немец, собрал жильцов дома и приказал к таким-то часам всем выйти без крупных вещей. Было холодно, Моше хотел вернуться за пледом, но ему и этого не разрешили. Их приютила родственница.
Как раз тайно вернулся отец, и первое, что он увидел - десять евреев, повешенных на площади для острастки - их вытащили прямо из магазинной очереди. Всё Бинему стало ясно, и, разыскав жену и детей, он тайно вывел их из города. Долго добирались они до восточной границы. В рамках краткого очерка невозможно передать все перипетии их трудного пути и всю предприимчивость, ловкость и просто героизм, которые потребовались Бинему и Гитл, чтобы живыми и невредимыми, хотя и истощёнными и голодными, вместе с двумя мальчиками тайно перейдя границу, оказаться в Бресте.

В БЕСКРАЙНЕЙ РОССИИ

Когда больше ничего не существует, несчастье перестаёт быть несчастьем. Ведь нет ничего, с чем можно его сравнить. И остаётся одна опустошённость. А потом постепенно оживаешь.
Э. М. Ремарк. «Триумфальная арка».
В только что «освобождённом» и «возвращённом» России, но уже Советской, в соответствии с пактом Молотова - Риббентропа, приграничном Бресте спешно формировались органы новой власти и налаживалась мирная жизнь по принципу: «Хочешь мира - готовься к войне». А поэтому, наряду с приёмом и проверкой тысяч беженцев, шла и «зачистка» возможной «пятой колонны», и «перемещение» их в глубь страны в лагеря и на поселения.
Приняли семью Сахар без проблем, хотя и разместили без комфорта - прямо на полу местной синагоги, среди таких же беженцев-евреев. Этот своеобразный «пересыльный пункт» остался в памяти впечатлительного мальчика Моше единственным эпизодом, когда вдруг среди сидевших и лежавших на полу в зале синагоги появился прилично одетый, моложавый мужчина. Он представился поэтом и долго читал им свои стихи на идиш. В той обстановке это «явление» так подействовало на Моше, что, как он считает, именно тогда он решил стать в будущем поэтом.
Но пока беженцам было не до стихов. Они ждали решения своей дальнейшей судьбы. Но вот, более чем через месяц их пребывания в Бресте, дошла очередь до семьи Сахар. Сотрудник НКВД, говоривший, кстати, на идише, вежливо объяснил им невозможность оставаться в приграничном городе, после чего их, уже не так вежливо, переправили в эшелон и в теплушках повезли на русский Север.
Везли так долго, что они уже стали путать дни. Привезли в Коми - автономную северную республику, в холодный город Сыктывкар, а затем машиной - в глухой посёлок Рабок и, вместе с другими поселенцами, разместили в бараках на окраине, у леса.
Отца отправили работать на лесоповал, мать работала тут же, в посёлке. Сейчас Моше с трудом представляет, как матери удавалось накормить их с братом. Помнит только, как уже под зиму воровал капусту на колхозном поле.
В 1941-м, как только началась война с Германией, поселенцы воспрянули духом: вот-вот немцев разобьют - вернёмся. Бинем решился на смелый поступок: Сахары переехали в расположенный недалеко пристанционный посёлок. Очевидно, помогла профессия дамского портного: через какое-то время Бинем уже обшивал местную «элиту», и семья уже не бедствовала на фоне общей голодухи военного времени.
Когда в 1943-м бывшим польским гражданам предоставили выбор поселения, Сахары оказались, после приполярного Коми, в тёплом цветущем Дагестане, в Кизляре. Здесь отец уже свободно шил для зажиточной кавказской знати, и семья жила в более чем нормальных условиях. Отцу платили неплохо, нередко - «натурой» - продуктами, а то и бочками знаменитого кизлярского вина. Мать помогала отцу шить, а Моше, которому было уже 15, и он, в силу жизненных обстоятельств, был не по возрасту предприимчив, после школы реализовывал на рынке «гонорары» отца. Так что семья смогла и отложить хорошую сумму «про чёрный день», как говорится, но они-то рассчитывали на дни светлые, только бы скорей Победа - день конца войны иначе не называли, все ждали его с нетерпением.
К этому времени Моше уже прекрасно освоил русский: учился в школе ещё на Севере, потом - в Кизляре. Учился уже в школе и Рафаэль.

В ПОСЛЕВОЕННОЙ ПОЛЬШЕ
Ничего, что столько маюсь
С чёрной сотнею в борьбе.
Не сломался. Не сломаюсь
От надлома на бедре!
Е. Евтушенко. Поэма «Фуку».
И вот, наконец, долгожданная Победа. Оформляют документы на возвращение. Им предлагают Щецин: будущая Польша заботится о заселении новых, приграничных с Германией земель. Сахары согласились.
Но, приехав в этот город, Бинем и Гитл не почувствовали его своим: здесь всё напоминало о немцах, а ненависть была ещё слишком свежа. Посоветовавшись, решили поискать более привычные условия, и Бинем, оставив семью в Щецине, поехал в Кельц, чтобы снять квартиру и перевезти семью.
Но судьба распорядилась иначе. Как раз в 46-м, когда отец был в Кельце, там поляки устроили жестокий погром. Считая, что времена - не те, евреи оказали сопротивление. В числе многочисленных раненых оказался и Бинем Сахар. Железным ломом ему проломили череп, повредили барабанную перепонку. Так он и остался до конца жизни глухим на одно ухо.
В это время в Щецине какая-то мистика подсказала Моше, что что-то неладное с отцом: он ещё не знал о погроме, но как раз в ту ночь ему приснился отец весь в крови. Наутро он узнал о погроме. Вместе с матерью они бросились в еврейский центр, но Бинема Сахара не было в списках ни убитых, ни раненых. И всё-таки им было неспокойно: вестей от отца не было. Моше с матерью решили ехать в Кельц. Передоверив Рафаэля друзьям, сели в поезд.
Эта поездка запомнилась Моше на всю жизнь. В купе, открывая консервную банку, Моше порезал палец. Пошла кровь. Полька, соседка по купе, не признав в них евреев (Гитл безукоризненно, без акцента говорила по-польски), изрекла: «Хорошо, что среди нас нет жидов: они любят нашу христианскую кровь». Вот такое отношение в Польше было к «жидам», и погром в Кельце не удивляет.
Отца они разыскали в одном из госпиталей: весь забинтованный, ещё не пришедший в себя после сотрясения мозга, он даже не узнал Моше. Гитл пришлось долго выхаживать мужа.
После кельцского погрома очень многие польские евреи решили навсегда покинуть эту страну. Собрала чемоданы и семья Сахар.

В СВОИ ПАЛЕСТИНЫ.

Если вы не будете думать о будущем, возможно - оно для вас не наступит.
Джон Голсуорси.

Для большинства польских еврейских репатриантов той поры путь на историческую Родину, где евреи тогда вели борьбу с англичанами за своё государство, пролегал через Чехословакию, Австрию, Италию. В их числе, в одной из нелегальных групп, оказалась и семья Сахар. Как и все до неё, группа тайными тропами перешла из Польши в Чехословакию, затем таким же образом - в Австрию и в результате оказалась в американской зоне оккупации этой страны, поделённой тогда союзниками. В лагере «Дени Рейтхофер» на окраине городка Штаер было даже совсем неплохо, кормили сытно, а это было - как рай для юноши, изголодавшегося за время подготовки и переходов через границы. Моше быстро восстановился, и в нём снова проснулась активность, тяга к учёбе и к чему-то новому, всё время где-то внутри затаившаяся и не покидавшая его и в трудные времена. Времени свободного было слишком много, но обидно было зря его растрачивать. Моше взялся за немецкий.
Вскоре он узнал, что сравнительно недалеко, в городе Линце, издаётся газета на идише. Моше предложил свои стихи. Поначалу его «не оценили», но использовали как распространителя газеты. Но постепенно начали печатать его репортажи и стихи. Денег в редакции, как обычно в таких газетах, не было, зато платили пачками сигарет, а они были в то время валютой на равных с деньгами. Печаталась газета на идише латинским шрифтом, но в то время это было привычно.
Пересылка семьи Сахар почему-то задерживалась. Многие уже были переправлены в Италию, многие - и далее, кто-то прошёл через кипрские лагеря...
Но вот в 1948-м провозгласили независимость Государства Израиль, и сразу же началась война с арабами, война не на жизнь, а на смерть. Вот тут 20-летний Моше уже не считал более для себя возможным быть в стороне от событий. Мало того: на одном из собраний в лагерном клубе он вышел на сцену, рассказал, в какой опасности только что провозглашённый Израиль и предложил собрать боевую группу для срочной помощи.
Человек 20 записались в группу, подлежавшую срочной отправке в Израиль. Закрытыми автомашинами их спешно перевезли в Италию, и военно-транспортным самолётом неопознанной принадлежности, но советского производства они в тот же день перелетели в Израиль. С военного аэродрома их тут же перевезли в Иерусалим.

ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ МЕЧТЫ. ИЕРУСАЛИМ.

Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто вечно с бою добывает их,
Кто грудью сквозь опасности проходит,
Себе всю жизнь прокладывает путь.

И.В.Гёте
С первых же дней на Земле Обетованной Моше Сахар с оружием в руках защищал её для своего народа. Но скромно отрицает какое-либо геройство в своём послужном списке: «Воевал, как все» - вот и всё. Это - правда: на такой войне хорошо воюют все, хотя бы даже потому, что отступать некуда. Это Моше хорошо понимал, потому и прилетел на помощь. Свыше года защищал он Иерусалим, в том числе горы Хар Цофим и Хар Цион, помощником командира взвода. Взводным офицером был отчаянный парень из России, воевавший там в штрафном батальоне. Его и ребят - друзей по взводу Моше вспоминает добрым словом, а значит и сам он состоялся как солдат.
В промежутке между боями написал он своё первое в Израиле стихотворение на идиш. Товарищ по оружию - звали его Зэев - перевёл его на иврит, и оно было опубликовано в боевой газете. Забегая вперёд, отметим, что и в дальнейшем он воевал «раз пять», как говорит, ну и, само собой, сборы резервистов - милуимы проходил почти ежегодно.
Ещё в армии Моше решил для себя, что изберёт профессию учителя. Большое влияние оказал на него один из боевых друзей, окончивший университет. Он учил Моше ивриту, и, несмотря на то, что Сахар до приезда в Израиль вообще не знал иврит, за время службы в армии восприимчивый солдат его вполне освоил.
В 1949-м, когда Моше был ещё в армии, наконец-то из Австрии приехали отец, мать и брат. Бинем сразу же начал портняжничать. Им предоставили в Иерусалиме бывший арабский дом, они его отремонтировали, и жизнь у них быстро наладилась.
После армии Моше присоединился к ним. Он стал работать в Иерусалиме воспитателем исправительной школы для трудновоспитуемых детей, нечто вроде трудовой колонии Макаренко, бывшего для него тогда примером. У Моше ещё не было диплома учителя, да и вообще он понимал, что должен ликвидировать пробелы в своём образовании, бессистемном и прерывистом в течение нескольких лет в России, Польше, а затем в израильской армии.. И он, как мог, учился сам.
В доме напротив поселили семью репатриантов из Румынии. Часто у окошка сидела молоденькая симпатичная девушка. Как-то Моше с ней заговорил. Оказалось, что она не знает иврит совсем. Моше предложил ей помочь. Так завязались их отношения. Когда они окрепли и Моше сделал предложение, умная Бэти как бы в шутку возразила:
- Но ведь у тебя пока неясна перспектива. Диплома учителя нет, и кто знает - когда будет.
Что ж, она была права. Конечно, Бэти ему не отказала, но Моше твёрдо решил учиться по-настоящему и получить диплом. Подал заявление в Иерусалимский университет. Те времена в Израиле во многом были схожи с послереволюционными российскими. В 54-м Моше прошёл собеседование и был специальной комиссией, как бывший фронтовик, без экзаменов принят на философский факультет Иерусалимского университета.
Заниматься было нелегко: предметы были самые разные, некоторые приходилось осваивать буквально с азов. И осваивал. Но с одним предметом ему повезло особо: прекрасный преподаватель поэтесса Лэя Голдберг, дала ему очень многое в литературном развитии, прежде всего как поэта. Учась в университете, он под её влиянием писал, но немного и, как он сам считает, ещё на студенческом уровне.
Конечно, Моше, с его жаждой знаний, учился бы и учился до окончания полного курса университета, но надо было работать: семья - молодая жена, ждали ребёнка. Проучившись год, Моше получил диплом учителя младших классов и на этом поприще проработал 40 лет, всё время совершенствуясь и расширяя свои и кругозор, и диапазон, став поэтом, переводчиком, художником.
До 1959-го года семья продолжала жить в Иерусалиме, а Моше по-прежнему работал в той же школе, но уже учителем. Наряду с этим, он уже в 1957-м всерьёз занялся переводами и стихами для песен, особенно для театра. Например, известный театр «Шалаш» ставил тогда спектакль по книге Макаренко «Педагогическая поэма». Моше написал тексты к нескольким песням композитора Иоханана Зарая. Одна из них - «Песня шакала» - стала всемирно известной благодаря тому, что её включила в свой репертуар сама Марлен Дитрих.

Рисунок Моше Сахара.

Интересны были и переводы Сахаром с иврита на идиш знаменитого еврейского народного писателя Польши Мордехая Гебиртига. В университете была издана его антология на иврите, идиш - в переводе Моше и на английском - в свободном переводе.

ТЕЛЬ-АВИВ: ТВОРЧЕСКИЙ РАСЦВЕТ

Живопись - это поэзия, которую видят, а поэзия - это живопись, которую слышат.
Леонардо да Винчи.

В 59-м закрылась школа, в которой преподавал Моше, и он со своей молодой семьёй - а у них уже росли дочь и сын - переехал в Тель-Авив и продолжил учительствовать в младших классах. А года через два туда же перебрались Бинем, Гитл и Рафаэль, которому было уже 25. Младший брат ещё в Австрии учился игре на скрипке. В Тель-Авиве он учился и одновременно играл в театре «Шалаш»,потом организовал свой театр «Розовый», ставивший спектакли на иврите. И по сей день Рафаэль занимается выездными спектаклями для детей.
Так что на театральной почве творческие пути братьев пересекались. В своё время вышли две книги переводов спектаклей с иврита на идише Моше Сахара.
Изданы и стихи его на иврите. Первая книга стихов называлась «Спрятанное время». Название заимствовано из Танаха, но содержание - светское. Вторая - «Мой любимый для меня построил дом» - по названию популярной песни на иврите на его слова .

Книга "Мой любимый для меня построил дом"

В Тель-Авиве Моше продолжал активно работать для театра, прежде всего для «Идишшпиля», которым и по сей день руководит Шмуэль Ацмон. В частности, им была поставлена польская пьеса по роману Ильи Эренбурга «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца». При подготовке текста пьесы на идиш Моше не ограничился переводом её с польского, но внёс ещё многое, проштудировав роман на русском в издании 29-го года.
В Тель-Авиве Моше продолжает писать стихи и песни на иврите и идише, не раз выступает с ними перед аудиторией и на радио. Песни на его слова исполняются и записываются. Известный исполнитель песен на идише Давид Эшет записал кассету целиком из песен на слова Сахара.
Стихи Моше Сахара образны, полны своих находок благодаря острому глазу и умению высветить мысль. То же, пожалуй, можно сказать о М. Сахаре - художнике, о его оригинальной манере. Его абстракции сочны и гармоничны, графические экспромты - динамичны, портретные зарисовки - выразительны. Моше как художник развивался постепенно, не ставя перед собой амбициозных целей. Он любил рисовать и часто делал это во время уроков в школе для детей. Постепенно творчество увлекало его всё более, и к настоящему времени в активе Сахара - художника уже несколько престижных выставок.
Живёт Моше в центре Тель-Авива с Бэтей. Дети самого Моше состоялись в жизни: дочь готовит диссертацию доктора философии; сын, защитив вторую степень, представляет за рубежом интересы одного из ведущих банков Израиля.

Фантазия.

А их отец в свои 76 лет продолжает активно писать. Пером и кистью.
Вот такой он, Моше Сахар, неординарный человек: учитель, поэт, переводчик, художник...

Предлагаю несколько стихотворений Моше Сахара в моём вольном переводе, при работе над которым мне большую помощь оказала Анна Вайнер, за которую большое ей спасибо.

СТИХИ МОШЕ САХАРА
Перевод - Михаила Ринского.


МОЙ ТЕЛЬ-АВИВ
(с иврита)

Я люблю тебя, мой город.
Мы сроднились. Ты мне дорог.
Я по улицам хожу -
Каждый дом знаком и близок:
Стар и нов, высок и низок -
Я о каждом песнь сложу.

Здесь стоять нельзя без чувств:
Вид на море интересный.
Дому моему здесь место,
Да карман, признаться, пуст.

Всё мне ценное - в котомке.
В ней - народа скорбь и грусть,
Собранные для потомков:
Знают пусть и помнят пусть.

Но сегодня, в честь твою,
Нет ни скорби и ни грусти.
Город мой, тебе пою
С добрым чувством.

* * *
Полунищ, полубогатый,
Приласкал тепло меня ты.

Принял ты меня, как сына.
А сынишка новый твой
Плохо помнил папы имя.
Но приехал - как домой.

С первых дней с тобой сживаюсь:
Грохот, шум. Дома - старьё!
Но как утро - просыпаюсь
С ощущением: «Моё»...

Кто-то ищет недостатки.
Город им - что жуть сама:
И фасады не в порядке,
И развалины - дома.

«Нас снесут!» - хибары эти
Сами шепчут по ночам.
Слышу, как скрипят, ворчат.
Вижу, как трудяга - ветер
Превращает камень в пыль.
Но в них всё: фасады, стиль,
Словно старое вино,
Разлюбить мне не дано.


ЧЕМ МНЕ СТАТЬ?(с идиша)

Скажи, чем для тебя мне надо стать,
Чтоб ты могла почувствовать, понять...

Быть может, стать дождём мне в небе сонном,
Чтоб каплями жемчужными его
Твою причёску превратить в корону
И, слов не дав сказать ни одного,
Твои сухие губы увлажнить
И пламя страсти мнимой погасить.

Быть может, нежным ветром надо стать
И стан твой стройный бережно обнять;
Глаза прикосновеньем пробудить
И вызвать дрожь в тебе, и возбудить,
Чтоб ты могла почувствовать, понять...
Скажи, чем для тебя мне надо стать.


НЕДОСТУПНАЯ СИНЬ(с идиша)

Как невзрачно за оконцем:
Неба синь и яркость дня,
И пылающее солнце -
Всё сокрыто от меня.

Протираю окна, мою -
Серость хмурая в окне...
Любоваться синевою
Не дождаться, видно, мне.

МОЯ МУЗА
(с идиша)

Ты остановилась у порога
Мысли нерешительной моей.
То ль не расположена ты к ней,
То ли чем расстроена немного...

Опустила голову и руки.
Молча взгляд холодный отвела.
Вижу: музе мысль не подошла.
Лучше я оставлю вас в разлуке.


Михаил Ринский (972) (0)3-6161361 (972) (0)54-5529955
rinmik@gmail.com
mikhael_33@012.net.il

ЖИЗНЬ МУЗЫКАНТА (ЮРИЙ КРЕМЕР)

Михаил Ринский

ЖИЗНЬ МУЗЫКАНТАБиография семьи Юрия Кремера и его самого - не только отражение эпохальных событий ХХ века, но и живой пример становления и совершенствования таантливой личности. В то же время, композитор, виолончелист, певец, а в последнее время ещё и литератор – плоть от плоти нашего народа, отстаивающий и развивающий его музыкальные традиции.

ДИТЯ ЕВРОПЫ
Игнац, и Шарлотта были горячими сторонниками Ахрона Гордона, активными сионистами – членами общества "Гордония", в перспективе видевшими себя в Палестине, трудящимися на еврейской земле. Не только идеология сближала молодых людей, но и взаимные чувства, быстро переросшие в любовь, которую не смогло разорвать активное противодействие родителей Игнаца. Состоятельный, известный не только в Черновцах, но всей румынской Буковине мебельный фабрикант г-н Кремер и его достойная супруга не могли смириться с тем, что один из двух их сыновей позволил себе дружбу с дочерью мелкого муниципального служащего. Сын был "сослан" на учёбу в Бельгию. Когда в Черновцы из Льежа пришла весть, что к студенту-медику Игнацу Кремеру приехала его возлюбленная Шарлотта, родители лишили сына какой-либо помощи ещё до того, как молодым устроил хупу местный раввин.
Что ж, молодая чета обошлась без родительской помощи. Студент совмещал учёбу на медицинском факультете Льежского университета с тяжёлой работой в шахте, а его молодая жена трудилась на оружейном заводе. Дитя любви не заставило себя долго ждать: в апреле 1933 года, ровесником победы национал-социалистов в Германии, в бельгийском Льеже родился мальчик Жульен. А через два года его молодой папа получил диплом с отличием.
Как отличник, имевший право выбора, молодой хирург был настроен на работу в престижном и перспективном для него медицинском центре столицы Бельгийского Конго, но еврею, к тому же румынскому подданному Игнацу Кремеру предложили вернуться в свои Черновцы. Здесь власти потребовали пересдать несколько экзаменов на румынском языке. До перекройки Европы после Первой мировой войны Буковина была частью Австро-Венгерской империи, а в доме Кремеров и после передачи Буковины Румынии продолжали говорить на немецком, так что румынский не успел стать родным для Игнаца, а в Бельгии он успел его изрядно подзабыть. Тем не менее, экзамены он сдал и получил место земского врача в местечковом городке Черновицкой области. Родители Игнаца, конечно, могли помочь сыну в определении на работу, но спесь взяла верх: они так и не простили ему женитьбу против их воли.

Игнац Кремер
В Бельгии маленький Жульен успел заговорить на французском. Родители между собой говорили на немецком, а в детском саду - на румынском языке, так что к пяти годам Жульену пришлось осваивать третий язык. В 1940 году Красная армия вступила в Буковину и Бессарабию, и вскоре Буковина стала частью Украины. Городок Станешти, где доктор Кремер заведовал амбулаторией, а его жена помогала ему как медсестра, был по составу населения румыно-украинским, но почти вся интеллигенция городка состояла из евреев.
УЗНИКИ ФАШИЗМА
Советская власть укрепиться на Буковине не успела: внезапное нападение фашистской Германии в одночасье изменило всё. Игнац в первые же дни обратился в военкомат с просьбой призвать его в армию как врача, а Шарлотту – как медсестру. Сына предполагали оставить с родителями Шарлотты. Отцу в военкомате предложили не сеять панику, оставаться со своими больными. А на следующий день советских властей и след простыл. Тут же город перешёл под власть местных националистов, откуда ни возьмись вооружённых обрезами. За три дня их шабаша были уничтожены евреи городка, за исключением доктора и его семьи: врача, наоборот, охраняли – он был нужен при любой власти.
Занявшие городок румынские войска собрали несколько чудом уцелевших еврейских семей и этапом погнали в Черновцы – там уже создавалось гетто. Не успела семья хоть как-то обосноваться в этом гиблом месте, как Кремеры оказались в очередной партии, которую затолкали в даже не помытые после скота вагоны и отправили мимо Могилёв-Подольского, на территорию Транснистрия. Так немцы и румыны называли территорию частью Украины, частью Молдавии между Днестром и Южным Бугом, переданную оккупантами под контроль румынских властей – сюда были депортированы десятки тысяч евреев из северной Бессарабии и Буковины.
Поздней осенью высадили из вагонов прямо на перегоне, в холод и грязь. Большую часть вещей пришлось оставить на разграбление солдатам и местным: взять разрешили только самое необходимое. У всех отобрали и сожгли все документы, включая диплом доктора Кремера. "Взамен" дали повязку с красным крестом. Этот вероломный, циничный акт сожжения, нивелирующий людей, превращающий их в безликое стадо, тяжело отразился на состоянии доктора Кремера, вверг его в длительную депрессию.
Переправили через Днестр на пароме и разместили в еврейском местечке Мурафа Шаргородского района, кого – куда придётся. Семья доктора Кремера оказалась в холодном сарае. Продуктами не снабжали. Раз в неделю на базарчике обменивали на что-нибудь съестное остававшиеся вещи. Но не у всех эти вещи оставались. Ежедневно мужчин выгоняли на тяжелейшие работы, без всякой оплаты. В гетто заключённые страдали от холода, голода, грязи, свирепствовали болезни. Игнац Кремер был единственным врачом. Ему не выдавалось никаких медикаментов. В 1942 году он и сам заразился от больных сыпным тифом и через десять дней скончался на глазах семьи. Этому красивому человеку, спортсмену, отличному врачу, отцу и мужу, было всего 35 лет.
Маму Шарлотту назначили заведующей дома круглых сирот в том же лагере – гетто. В 1943 году детей этого дома, по распоряжению диктатора Румынии Антонеску, отправили в Южную Буковину с тем, чтобы "продать" еврейской организации "Джойнс". Шарлотте с Жульеном предстояло остаться в лагере, узникам которого, скорее всего, грозило поголовное уничтожение. Желая спасти хотя бы сына, Шарлотта включила его в списки круглых сирот. Несмотря на очаянное сопротивление Жульена, его втиснули в вагон и в числе других детей отправили в Южную Буковину. Когда детей на кораблях стали отправлять в Палестину, Жульен изо всех сил отбивался, понимая, что тогда он уже может маму не увидеть. Мальчик доказывал, что он – не круглый сирота и хочет к маме, и в конце концов был оставлен в детдоме. Кстати, один из кораблей с детьми фашистские подлодки уничтожили, а второму удалось доплыть до берегов Палестины.
ЧЕРНОВЦЫ – ОДИН ИЗ ЦЕНТРОВ ИДИШКАЙТА
При приближении линии фронта детей разобрали по домам богачи. Юрий оказался в семье богачей в городе Валуй. Как только Советская армия освободила городок, 11-летний Жульен, сбежав из дома богачей, на открытой платформе, рядом с ранеными советскими солдатами доехал до Черновцов. Больной, страдающий от запущенного фурункулёза, истощённый, он из последних сил добрёл до дома бабушки. К радости мальчика, его мама была уже здесь: Мурафу освободили партизаны до прихода Советской армии; фашисты не успели уничтожить обитателей лагеря-гетто, которых они уже заставили рыть ямы-могилы неподалеку от местечка.. Шарлотта к этому времени уже работала на трикотажной фабрике и тоже разыскивала сына.
С трудом, многократным переливанием крови, удалось вылечить фурункулёз. В школе Жульен записался Юрием. Несмотря на то, что все три военных года ему так и не пришлось сесть за парту, к тому же он не знал ни украинского, ни русского, - его посадили сразу в 4-й класс. С 6-го класса он продолжил учёбу в 18-й школе города Черновцы, одной из последних в Союзе еврейских школ, закрывшейся в 1947 году. Одновременно со школой Юрий учился и в школе музыкальной по классу виолончели, а после закрытия еврейской школы продолжил учёбу в музыкальном училище.
Став профессиональным виолончелистом, Юрий Кремер играл в струнном квартете Черновицкой филармонии. В 50-е и 60-е годы Черновцы, на треть еврейский город, прославила выдающаяся актриса театра и эстрады, певица и звезда идишкайта Сиди Таль. После разгрома в 1952 году еврейского искусства по всему Союзу Сиди Таль была одна из немногих, кто продолжал свои выступления на идише в совершенно неповторимом своём стиле. Многим обязаны и город, и черновицкая музыкальная культура этой личности. Её духовное влияние испытал на себе и Юрий Кремер. Совершенствуя своё искусство, он одновременно расширял свой творческий диапазон, осваивая клавишные инструменты. Работая преподавателем в музыкальных школах и училище, Юрий одновременно учился на заочном отделении Львовской консерватории. Три года, период службы в армии, фактически выпали из творческой жизни молодого музыканта.
В 1958 году Юрий женился. Очаровательная Муся в годы войны, как оказалось, тоже с семьёй была интернирована в один из лагерей Транснистрии, а после войны год проучилась в той же 18-й еврейской школе, что и Юрий, но в те годы им встретиться не посчастливилось. Закончив пединститут, Муся преподавала математику. Уже через год в маленьком, без удобств, домике молодых родилась дочурка.
Как только чуть приоткрылся "железный занавес", в 1973 году решили репатриироваться в Израиль. До отъезда Юрий съездил в Мурафу, где умер отец, чтобы поставить памятник на его могиле, но места захоронения отца так и не нашёл. Как водится, после подачи документов в ОВИР Юрий и Муся были уволены с преподавательской работы. По совету друга, репатриировавшегося раньше, зная, как "перенаселена" музыкантами историческая родина, Юрий освоил ещё, на всякий случай, гитару, и даже затем преподавал игру на гитаре: одиннадцать месяцев они были "в подаче", надо было зарабатывать на жизнь. Мусе пришлось работать в детсаде. Юрий подготовил "вступительную" виолончельную программу, аккомпаниатором которой была дочь Инночка, учившаяся в музыкальной школе по классу фортепиано.
В Израиль, кроме семьи Кремеров с мамой Шарлоттой, вместе с ними прилетела сестра Муси Герта с дочерью. Муж сестры остался и прилетел позднее. На пограничной станции Чоп у Юрия не пропустили и отобрали гитару и аккордеон. На провоз виолончели было получено разрешение в Москве и заплачена огромная пошлина. Пианино отправили багажом.
Так закончился "доисторический" этап семьи Кремеров. Курс – на историческую родину.

НА ИСТОРИЧЕСКОЙ РОДИНЕ
В 1973 году по трапу самолёта в аэропорту Бен-Гурион спустился красивый мужчина с виолончелью в руках и пятью сопровождающими женского пола – без инструментов в руках, но и в их числе были музыканты: Герта преподавала фортепиано, а Инна учились игре на этом неподъёмном инструменте. Точно по известному анекдоту о репатриантах: если спускается по трапу без инструмента, значит пианист. На аэродроме Кремерам предложили на выбор север или юг. Они предпочли менее жаркий Цфат. В отличие от многих, прошедших через палаточные лагеря, оказались в гостинице на полном обеспечении. До обеда учили в ульпане иврит.
Не только в те годы, но и по сей день самая главная проблема репатриантов – трудоустройство, тем более – по специальности. Юрию несказанно повезло: его друг - музыкант преподавал в консерватории Петах-Тиквы и порекомендовал директору репатрианта - виолончелиста. По счастью, создавался такой класс, и, несмотря на незнание иврита, Юрий Кремер был приглашён преподавателем после 45-минутного прослушивания директором мастерской игры музыканта, которому аккомпанировала на фортепиано 14-летняя дочь. Начинал с двух учеников. Проблемы с языком мешали маэстро проявить себя в полной мере ещё свыше двух лет, но затем всё-таки сказалась домашняя зубрёжка, и количество перешло в качество: иврит, по крайней мере, перестал быть острой проблемой. К тому времени, кроме виолончели, Юрий преподавал ещё и аккордеон и был концертмейстером группы виолончели камерного оркестра Петах-Тиквы, к сожалению, расформированного через несколько лет по финансовым соображениям.
Преподаватель математики с высшим образованием, Муся, тем не менее, была направлена не на работу в школе, а на курсы психологов для работы с отстающими детьми детсадов. Так Муся и проработала в новом амплуа 25 лет, до пенсии.
Едва Юрий приступил к работе, разразилась тяжёлая " Война судного дня". Патриот Юрий Кремер не мог оставаться сторонним наблюдателем и , как когда-то его покойный отец, в первые же дни пошёл в военкомат Петах-Тиквы, Ещё бы: три года, в 1953-56 годах, "отбывал" Юрий срочную службу в разведвзводе Советской армии, щёлкая, правда, чаще затвором не винтовки, а тяжеленного "дальнобойного"фотоаппарата. Солдат, не знавший иврита и не воспринимавший команд, был обречён, и молодого "смертника" с улыбкой отправили домой. Правда, уже через четыре месяца призвали на 30-дневный милуим, и так затем призывали 15 лет подряд, до возраста 55 лет. Использовали в основном на охране мостов. В 1982 году, во время 1-й Ливанской войны, резервист Юрий Кремер принял в ней участие на территории Южного Ливана и был награждён медалью "Шлом а Галиль" – "Мир Галилее".

Грех жаловаться: у четы Кремеров было главное – то, чего многим репатриантам ох как не хватало до самого пенсионного возраста: постоянная работа. Пусть скромная, по минимуму, но всё-таки постоянная, позволившая им даже со временем приобрести небольшую, но уютную квартиру. Но волнений в молодой стране хватало, да и по сей день немало. Тем более это не могло не отражаться на людях, прошедших через ад фашистских гетто. Всё это не могло не отразиться на здоровье каждого из них. Юрий пережил четыре инфаркта, операцию на открытом сердце. Свои немалые проблемы и у Муси.
В этих условиях заслуживает уважения та стойкость, с которой эти оптимисты, ещё десять лет назад вышедшие на пенсию, не просто пережили смену жизненного уклада, но и нашли в себе силы для нового творческого подъёма. Я пишу во множественном числе потому, что огромную работу, требующую и творческого вдохновения, и физического напряжения, композитор, музыкант и певец Юрий Кремер осилил и продолжает именно благодаря большой помощи жены, друга, советчицы и помощницы Муси.
НОВЫЙ ВЗЛЁТ
Выход на пенсию явился для Юрия фактически началом нового творческого взлёта в новом для него амплуа композитора, аранжировщика, исполнителя песен и мастера компьютерной аудиозаписи и оформления дисков. Всё началось с популярной в 90-х годах российской телепередачи "Два рояля", в которой рекламировался беспроволочный микрофон с вмонтированным аккомпанементом " ко многим песням для исполнения "караоке". Юрий попробовал себя как певец-исполнитель и был тепло принят. Но у него было большое желание вернуться к корням, заложенным ещё в еврейской школе и в среде идишкайта родного города Черновцы. Первым его творческим опытом был собственный перевод на идиш и исполнение "караоке" знаменитой песни Александра Розенбаума "Скрипач Моня". С 1996 года начинается профессиональная работа Юрия Кремера как аранжировщика и исполнителя песен на русском и, главное, на идише, в основном – в переводах Сары Зингер.

С песней "Скрипач Моня" связана интересная история. Совсем недавно, то есть через десять лет после перевода Юрием "Скрипача Мони" на идиш, ему позвонил внук Соломона Телесина, ростовского скрипача – прототипа героя песни. Внук Максим тепло поблагодарил за перевод, а вслед за этим прислал свой профессиональный диск, на котором первой записана эта песня на русском в исполнении А. Розенбаума, а среди других – тот же "Скрипач Моня" на идише в исполнении Юрия Кремера. Естественно, такое почётное соседство было для Юрия приятным и вдохновляющим.
Но вернёмся в 1996 год, когда, почувствовав тягу к близкому в прошлом идишкайту и обретя уверенность в своих творческих возможностях, Юрий Кремер записал за короткое время три кассеты по 18 песен на идише, в основном – в переводе Сары Зингер, с которой у него – тесный и плодотворный творческий контакт. Затем последовали новые интересные записи. Дабль-диск с 36 песнями на идише с предисловием диктора и редактора иерусалимского радио "Коль Исраэль" Хаи Лифшиц (Бат-Цви) имел большой успех: его песни транслировались поочерёдно в передачах этого радио на идише.
Содружество с Татьяной и Владимиром Рахмановыми стало новым знаковым творческим этапом. Юрий включил в свой репертуар немало песен Татьяны: "Мой еврейский папа", "Золотая свадьба" и другие. На студии Рахмановых он записал к :60-летию Дня Победы дабль-диск – 18 военных песен на русском и идише и подарил его ветеранам. Хайфское отделение ветеранов приобрело для юбилейного подарка своим членам тысячу экземпляров аудиокассет с этого диска: 800Экземпляров на русском и 200 - на идише. Тиражом 800 экземпляров изготовлен диск любимых песен пожилых людей.
Летом 2006 года Юрий в содружестве с Сарой Зингер работали над переводом с иврита на идиш лучших, известнейших израильских песен. Специалисты отмечают перевод и исполнение песен этого диска: Тода аль коль" – "А данк фар алц", "Аллилуйя", "Эйли, Эйли". Песни диска уже транслировались, с предисловием Юрия, Бостонским радио. Два последних месяца они звучат в передачах радио "Коль Исраэль" на идише. Всего творческим тандемом Ю.Кремер – С. Зингер выпущено на дисках и кассетах около ста песен.

Обложка диска
Плодотворно сотрудничает Юрий и с многими другими авторами. Большая дружба связывает его с композитором Марком Штейнбергом. Он называет в числе самых значимых, исполняемых и записанных Юрием на русском и идише песню этого талантливого композитора "Мальчик из гетто" на слова поэта Нахума Горовица, в прошлом, как и он сам, узника гетто. В 2006 году композиторы Юрий Кремер и Марк Штейнберг написали свыше двадцати песен на слова Михаила Ринского. Некоторые из песен уже исполнены замечательной певицей Ализой Блехарович. Среди них нельзя не отметить "Два серебряных подсвечника", "Вальс осени".

Обложки дисков
В 2007 году Юрием Кремером в содружестве с поэтом Михаилом Рашкованом написал цикл песен на тему людей еврейского штетла – местечка. Сарой Зингер тексты песен переведены на идиш.
В конце 2007 года Юрий трудится над новыми песнями на стихи Михаила Ринского - вольный перевод с идиша стихов выдающейся израильской поэтессы Ривки Басман.
Юрий Кремер много раз выступал в клубах репатриантов, ветеранов, в домах престарелых Реховота, Раананы, Рамат а-Шарона, других городов. Как и многие активные деятели культуры страны, Юрий испытывает творческий дискомфорт из-за своей "недогрузки". Он готов бескорыстно отдавать своё искусство людям как композитор и исполнитель. С особой тревогой, как и многие деятели Идишкайта, переживает Юрий Кремер за судьбу идиша, традиций европейского еврейства.
Интересно сложилась жизнь дочери Кремеров, Инны. По приезде в Израиль она продолжила учёбу и, окончив школу, поступила в Академию музыки при университете Рамат-Авива по классу фортепиано. Окончив успешно Академию, Инна 11 лет преподавала фортепиано в консерватории Петах-Тиквы, давала концерты, и её музыкальная стезя не вызывала сомнений. Но, видимо, напомнили о себе гены покойного дедушки. Для доктора Игнаца Кремера медицина была не просто работой, но призванием. Инна много лет сожалела, что не выбрала медицину своей специальностью. Окончательно её неординарное решение созрело после прочтения романа В. Гроссмана "Дело, которому ты служишь". В 1997 году Инна, к тому времени уже мать двух детей, начала учиться в школе медсестёр, через два года получила, с учётом диплома Академии, звание "дипломированной медсестры" и ныне успешно и с удовольствием работает в ответственнейшем отделении реанимации сердца больницы А-Шарон в Петах-Тикве.
Талантливый музыкант, Юрий Кремер, как это часто бывает, одарён разносторонне. В его и Муси уютной квартирке висят картины хозяина, естественно, не шедевры, хотя бы потому, что они – плод непродолжительной "пробы пера", точнее – кисти. Но, глядя на них, чувствуешь скрытый потенциал автора. Да и, действительно, "пробы пера" у него – удачные: короткие рассказы из собственной жизни он излагает интересно и хорошим русским языком, лишь с минимальным акцентом. А ведь, если вернуться к биографии Юрия, вообще в России не проживавшего, 34 года живущего в Израиле, можно только удивляться и восхищаться его русским. То же можно сказать и о Мусе Думается, не будь в стране политики ограничения и вытеснения евро-еврейского языка, он доминировал бы сегодня в их доме, органично вписавшись в него. Получаешь удовольствие от общения с этими людьми, носителями европейской культуры.
Идишу и идишкайту сейчас, как никогда, нужна поддержка. Государство должно извиниться перед этим неоценимым народным наследием – прецеденты уже есть - и вернуть ему хотя бы часть того потенциала, которого всеми правдами и неправдами его лишило. Это доброе дело, и прежде всего поддержка возрождения и доступности для масс языка и культуры, вдохнуло бы новые творческие силы в тех, кто способен ещё многое дать нашей стране того, чего ей явно недостаёт - великой еврейско-европейской культуры, одним из сподвижников которой является Юрий Кремер.
Михаил Ринский 03-6161361 о545-529955

ПРОДОЛЖЕНИЕ - ПРИЛОЖЕНИЕ

Прилагаемая статья Юрия Кремера опубликована задолго до публикации моего очерка о нём.

Юрий КРЕМЕР
МОЙ НОВЫЙ ДРУГ
В нашем возрасте за 70 редко приобретаешь новых друзей - приятелей из числа людей, с которыми тебя сводит жизнь в эти годы. У меня случилось приятное исключение из этого " правила", и поэтому я решил вам о нём рассказать. Может быть, и у вас получится. Поверьте, заиметь друга на старости лет - это счастливое событие, которое не каждый день выпадает. Не пропустите такой случай.
Итак, в конце июня этого года, только-только закончив работу над нашим (совместно с поэтессой Сарой Зингер) новым компакт-диском под названием " 18 популярных израильских песен звучат на мамэ-лошн", я уже предвкушал долгожданный отдых, в котором очень нуждался. Целью нашей работы было – спеть ивритские песни, мелодии которых многие репатрианты знают и любят, но не понимают содержание из-за слабого иврита. Труд наш оказался довольно изнурительным, но, не скрою, и очень интересным.
Так вот, в один из моих дней отдыха я, читая очередной номер еженедельника "Секрет", в приложении " Еврейские мотивы " обратил внимание на очерк Михаила Ринского "Певец еврейского местечка ", посвящённый замечательному художнику Моше Бернштейну. Обратил внимание потому, что сам в конце прошлого года исполнил песню "Майн штэтл" на открытии 3-го международного фестиваля "Майн штэтэлэ". Внимательно прочитав очерк, я, к своему удовольствию, обнаружил несколько стихов Михаила Ринского по мотивам творчества Моше Бернштейна. Меня очаровало стихотворение "Два серебряных подсвечника ". Текст явно "просился" на музыку:

Бродя по старому парижскому бульвару,
В невзрачной пыльной лавке антиквара
Нашёл я два серебряных подсвечника -
Два солнца, две утехи человеческих.

Знакомой формы тонкий силуэт...
Я вспомнил маму, годы детских лет;
Я вспомнил руки тёплые её.
Вернулись вдруг в сознание моё

Наш старый дом с гравюрами на стенах,
В нём - тайны маминых молитв самозабвенных.
За стёклами окон горели свечи
И освещали нам субботы встречу…

…Подсвечники беру у антиквара,
Беру их в жизнь свою из лавки старой,
Чтоб грани серебра своим мерцаньем
Будили свет моих воспоминанием.

От этих стихов повеяло на меня столь родным идишкайтом, что я сразу проникся симпатией к
автору этих стихов. Редактор Владимир Плетинский любезно соединил меня с автором моей будущей песни. Мы встретились с Михаилом, и между нами сразу установился добрый контакт. По моей просьбе автор несколько изменил третий куплет, и песня родилась. Удачная ли, не мне судить, а вам, но для этого вам придётся её прослушать.
На нашей первой встрече Михаил Ринский подарил мне свою книгу стихов под названием " В жизненном водовороте", в которой я нашёл ещё много стихов, которые так и "просились " на музыку. Мне пришлось привлечь к созданию песен своего друга, композитора Марка Штейнберга. Мы сочиняли вместе и врозь при полном содружестве с Михаилом. Кстати, он оказался таким плодовитым, что мы вдвоём еле успевали за ним.
В конце концов, собрав достаточное количество песен, чтобы получился полноценный компакт-диск, я стал их записывать в своём исполнении. Вы не представляете себе, насколько сложно это было. В домашних условиях, при отсутствии нужной аппаратуры и при далеко не выдающихся вокальных данных я записал диск с 15-ю песнями. Большинство песен приходилось перепевать множество раз, пока не получалась относительно чистая запись. Михаил Ринский был так доволен проделанной работой, что написал нам с Марком посвящение :

ТВОРЧЕСТВО
(Дорогим мне Марку Штейнбергу и Юрию Кремеру
посвящаю).

Давно во мне душевным лёгким грузом
Таился джинн непознанного чувства.
Освобождённый, он открылся музой -
Богиней музыкального искусства.

Пусть в классике скромны мои познания,
Но вроде бы я слухом не обижен,
И, покорённый таинством создания,
Я словно изнутри Её услышал.

Шедевры Музыки - нам наслаждение,
Но несравнимо по своей природе
Быть соучастником Её рождения
И ритм своих стихов сливать с мелодией.

Поклонник музыки и музыкантов,
Экспромтов, новых ярких вдохновений,
Я наслаждаюсь творчеством талантов,
Ища свой вклад в аккордах их творений.

Когда, наконец, всё было готово, у Михаила Ринского "разгорелся аппетит", и он обратился с просьбой исполнить часть песен к своей доброй и доброжелательной знакомой, замечательной певице, известной своим прекрасным, приятным сопрано, Ализе Блехарович-Гольдберг, одной из династии замечательных музыкантов Блехаровичей. Но для неё мне пришлось заново писать аккомпанементы в удобных для её голоса тональностях, изменять темпы песен - по высокопрофессиональным требованиям Ализы, с которыми я, разумеется, всегда был согласен. Короче говоря, предстояла опять очень серьёзная работа. Теперь всё позади, и я признателен Михаилу Ринскому за то, что он познакомил меня с этой талантливой певицей. Ализа, кроме того, и человек весьма приятный
5-го сентября мы закончили запись 4-х песен, из числа ранее напетых мною. Ализа настолько красиво исполняет их, что не только автор стихов, но и мы с Марком, да и я, как аранжировщик получаем огромное удовольствие, прослушивая неоднократно её пение.
Я бесконечно рад и благодарен судьбе за то, что она свела меня с Мишей - так я называю теперь своего нового друга Михаила Ринского. Мы уже не раз обменялись домашними визитами. Наши жёны тоже понравились друг другу и можно с уверенностью сказать, что это тот редкий случай, когда на старости лет приобретаешь друзей. Теперь нужны годы, чтобы дружба наша выдержала испытание временем.
P.S. Недавно, зная, что я профессиональный виолончелист, Миша написал стихотворение с посвящением : "Юрию Кремеру, в знак уважения ".

ВИОЛОНЧЕЛЬ

Меня баюкает игра виолончели.
Она спокойна и добра как всепрощение.
В ней - ни начала ни конца.
Как чистый голос у певца,
Исходит звук из-под смычка виолончели.

Когда б талант и вдохновение искусства,
А не банальные волнения и чувства,
И Бог бы путь мне освятил, -
Я б непременно посвятил
Всего себя виолончельному искусству.

И я пожизненно пленён виолончелью,
Я будто ею вознесён в тиши вечерней.
Святой " Элегии " Массне
Внимаю, словно в полусне -
Моей фантазии - игре виолончели.

Пришлось ответить адекватно, и уже на стихи с посвящением Юрию Кремеру есть романс с посвящением Михаилу Ринскому.

Не певец, но "поющий еврей" Юрий (Гил) Кремер Петах Тиква. Сентябрь 2006

БЛИЗНЕЦЫ9 (БРАТЬЯ ЦВЕХЕРЫ)

Михаил Ринский
БЛИЗНЕЦЫ
Судьба двух братьев-близнецов, прошедших бок о бок по жизни свыше 80 лет сквозь войны, советские и английские лагеря, и необычна, и в то же время характерна, как зеркало жизни многих польских евреев ХХ-го века.

Эдуард и Батья Цвехер с детьми. 1957 год.

1. ОККУПАЦИЯ

Никогда ещё жизнь не была так драго-
ценна, как сегодня, когда она так мало
стоит.
Э. М. Ремарк. «Триумфальная арка».В тот последний августовский день 1939 года вся семья была в сборе. В большом четырёхэтажном доме семьи Цвехер внешне всё было, как обычно: мирно, уютно, спокойно. Но тревога царила в атмосфере всей Польши. Поэтому господину Цви Цвехеру не спалось в ту ночь. Ему, преподавателю истории еврейской гимназии польского города Тарнув, было совершенно ясно, что значит концентрация войск и на западной, и на восточной границах его страны. В том, что Польшу, зажатую между двумя гигантами, события не минуют, сомнений уже не было.
Но не только по книгам - по собственному опыту Первой мировой помнил он солдат и кайзеровской Германии, и царской России, а потом и Красной армии. Тогда судьба его миловала. Но и по сей день расслабиться по-настоящему не удалось: среди своих поляков он оставался жидом Цвехером. И всё-таки своя судьба не так уж тревожила Цви: он надеялся, что в любом случае их с женой, уважаемых в городе уже немолодых людей, не тронут. В конце концов, рассуждал он, немцы - культурная цивилизованная нация. А Советский Союз провозгласил равенство наций и даже создал еврейскую автономию в Биробиджане, и туда, говорят, едут.
В дискуссиях со своими единоверцами - коллегами в гимназии господин Цвехер отстаивал свою точку зрения и при любом повороте событий собственный дом покидать не собирался. Но его тревожила, очень тревожила судьба детей. Старшая 22-летняя Элли как раз закончила вместе с молодым мужем университет, и они должны были приступить к работе врачей-стоматологов. А два сына - 19-летние близнецы Эдуард и Леон - вообще ещё не определились в жизни после окончания гимназии. Леон ещё только поступил в колледж, а Эдуард - так тот, под влиянием своих друзей, только хотел быть в рабочей среде и по своему характеру вполне мог, чего доброго, стать среди своих каким-нибудь вожаком.

Апрель 1933 года. Семья Цвехеров. Сидят Эдуард и Леон.Начнись война - и все их дети могли быть мобилизованы, и кто знает, что их ждёт... Вот почему не спалось отцу в ночь на 1 сентября 1939 года. А на рассвете немецкая бронированная армада пересекла польскую границу, и ещё через несколько дней польская армия фактически перестала существовать. Как же так: правительство уверяло в силе и мощи Войска Польского, и вдруг - полный разгром! Молодёжь не могла смириться: в первые же дни войны были объявлены места сбора, и все молодые из семьи Цвехер направились к месту сбора, но по дороге узнали, что там уже немцы.
Вместе с отступающими польскими отрядами они переправились через реку Сан и пешком продолжили путь на восток. Они приближались к Львову, когда с востока в польскую часть Западной Украины вступила Красная армия, и все четверо оказались на территории Советского Союза. Конечно же, «по просьбе» народов и жителей. Раздел Польши был завершён.
Что оставалось делать? Родной дом оказался по ту сторону границы. Надо было жить. Начали искать работу. Элле с мужем удалось устроиться по специальности - стоматологами. Эдуард пошёл работать в паровозное депо слесарем, Леон - на стройку. Сняли квартиру.
Но новые власти начали наводить порядок с документов: стали менять польские паспорта на советские. Гордые молодые польские граждане отказались и, понимая, какие последствия могут быть, ушли в лес. Но приближалась зима, долго оставаться в лесу, в землянках, без запасов было невозможно. Вернулись домой, на съёмную квартиру. Плохо ещё они знали систему, отработанную в тридцатых годах в соседнем государстве: она не заставила себя ждать. Пришли ночью, взяли всех четверых.
Долгого разбирательства не было. Всех - под одну гребёнку: политзаключённые. Привезли на боковые станционные пути, здесь уже ждал эшелон теплушек. Построили, распределили по вагонам.
Сестру Эллу и её мужа в последний момент вызволил какими-то одному ему известными путями начальник их стоматологической амбулатории, и они остались во Львове. К сожалению, это спасение стало для них роковым: когда в 1941-м Львов оккупировали немцы, они длительное время прятались, избегая ареста. И всё-таки, по наводке местных, немцы выследили их, пришли с собакой и тут же расстреляли.
Окончили жизнь в гетто и родители: господин Цви Цвехер жестоко ошибся, не разглядев тогда, в 1939-м, что сделала звериная идеология Гитлера с «культурной и цивилизованной» Германией.

2. ПОЛИТКАТОРЖАНЕ
Я готов к худшему, но надеюсь на лучшее.
Дизраэли.

Зима сорокового года. Эшелон катит на северо-восток неспешно, с длительными стоянками, пропуская попутные и встречные. В теплушках - бывшие граждане бывшей Польши, а ныне - политзаключённые Советского Союза, существенно пополнившие эту категорию ЗК. Среди них - немалый процент и евреев: ведь их в Польше был миллион.
Куда везут - толком не знал никто; ясно было только, что на север. Наконец, команда- выходи, стройся. Пересыльный лагерь под Архангельском. Отбирают помоложе, поздоровее. Братья просят об одном: чтобы их не разлучали. В этом им пошли навстречу. Сформированный отряд направляют в Коношу, а оттуда - в лесной лагерь.
Бараки, нары. Работа - лесоповал, обрубка сучьев, распиловка, заготовка брёвен. Зимой - в штабели, летом - сплав по реке. Работа, конечно, не из лёгких: ручные пилы, топоры, багры - вот и вся механизация. Глубокий снег, мороз с ветром. Одежда - телогрейки, стёганые брюки, бушлаты, рукавицы, которых при такой работе не хватает, а промокнут - за ночь не успеешь высушить. Еда - баланды да каши - поначалу ещё была сытная, но с лета 41-го, с началом большой войны - всё хуже. Обморожения, болезни. И много тяжёлых травм на лесоповале, особенно среди неопытных новичков: то дерево завалится не туда, то сам недоглядишь.
Выдерживали не все: кому сил не хватало, кому - выдержки. Бежать было некуда, да и невозможно, но с отчаяния некоторые решались: лес, уйти несложно. Но как правило, ловили и возвращали избитым, - пристреливали тогда ещё редко. Двадцатилетним братьям, молодым и здоровым, удаётся приспособиться и выжить: держатся друг за друга, помогают друг другу, завоёвывают авторитет среди ЗК - а это многого стоит. В то же время, следят за тем, чтобы не было повода их разлучить. Бывают и сложности.
Как-то, в начале 41-го, неожиданно получили посылку из Румынии, от родственников отца. Конечно, посылка была совсем даже не лишним подспорьем в их условиях, но обошлась ребятам дорого: потом их водили на ночные допросы - выпытывали, кто прислал, и какое такое родство, и вообще - родство ли... С лета 41-го вся связь с внешним миром прервалась. С началом войны обстановка в лагере всё ухудшалась, и не только с питанием и одеждой - хуже стало отношение охраны, ужесточились требования. Всё это не могло не сказаться на настроении ЗК и их взаимоотношениях.
Как знать, на сколько времени ещё хватило бы терпения людей, тем более, что и до них доходили слухи о волнениях и даже восстаниях в других лагерях. Но неожиданно пришло спасение: на территории Союза в 42-м началось формирование Польской Гвардии, - как её тогда назвали в отличие и в противовес армии польского правительства в изгнании, находившегося в Лондоне.
В лагере специальная комиссия начала отбор. Тут же подали заявления и Эдуард с Леоном. Но их «отбраковывают»: в списке от этого лагеря, составленному, как обычно, по количеству, предписанному разнарядкой, оказалось слишком много евреев. Но всё-таки негоже держать граждан будущего дружественного государства, воюющего на стороне антифашистской коалиции, поголовно в «политзаключённых»: им дают временные документы и предлагают поселиться на выбор в одном из городов Союза, по списку. Братья выбрали Кинель, недалеко от Куйбышева. Конечно, в то время Эдуард ещё не знал, что в Куйбышеве, в эвакуации, подрастала его будущая жена, в те дни ещё 15-летняя ученица Батя Кардаш. А пока что братья Цвехер ждут освобождения.

3. ВРЕМЕННО ПЕРЕМЕЩЁННЫЕ.
Если ты живёшь в не столь отдалённых
местах, то разве ты не можешь быть счаст-
лив от мысли, что тебя не угораздило по-
пасть в места столь отдалённые?
А. П. Чехов.
Наконец, долгожданный день: освобождённых везут в Архангельск, сажают в эшелон, и тот отправляется в почти месячное путешествие от холодного северного Архангельска до всегда тёплого Ташкента, развозя изголодавшихся по свободе, теплу и домашней пище бывших ЗК по всей необъятной тогда ещё шестой части мира.
Сначала их охраняют, из вагонов отпускают только прибывших по назначению, но чем далее, тем свободнее, и никто уже не проверяет, сошли ли Эдуард и Леон Цвехеры в пункте, предписанном документами. А насквозь промороженные братья решили проехать поюжнее, до конца. В конце концов, они проехали ещё южнее и оказались в Фергане, на правах вольных, как тогда говорили, «временно перемещённых» лиц.
Здесь братьям пришлось разлучиться, правда, не на такое уж недоступное расстояние: Леона направили на Строительство гидроэлектростанции Фархадстрой, а Эдуард устроился слесарем-ремонтником на крупный маслозавод.
Надо было видеть, каково людям жилось в то тяжёлое военное время в Союзе, чтобы понять, что значило для изголодавшегося молодого парня это буквально тёплое местечко, где вдосталь было масла любого, да ещё и жмыха, и мыла, для многих тогда недоступного счастья. В общем, Эдуард не только отъелся и оделся, но и припас какую то сумму - она в будущем ему ещё как пригодится.
А Леон на своей работе не только преуспел, но и встретил в своём «рабочем коллективе» девушку, ставшую его женой и другом на всю жизнь. Рива была эвакуирована из Кишинёва вместе с семьёй, родители умерли уже в Средней Азии, она осталась со старшей сестрой, муж которой был на фронте и так и не вернулся. Забегая вперёд, скажем, что сёстры, так же, как братья Цвехер, пройдут весь жизненный путь вместе.
Три года пролетели в работе и, конечно, не без своих житейских трудностей, но самое тяжкое было позади и для них, и для людей, их окружавших: все жили ожиданием конца войны.
И вот, наконец, Победа. К этому времени братья были уже вполне устроены и обеспечены, тем более - по меркам того времени. Но, конечно, их тянуло к родным местам, ведь их родными языками оставались язык родины - польский и языки родного дома - иврит и идиш. Надо было оформлять документы на возвращение.
И тут вдруг выяснилось, что у Леона недостаточно документов, подтверждающих его право на возвращение. Но предприимчивость и смелость пришли на помощь: Эдуарду удалось сделать дубль своего документа и изменить в нём имя своё на имя брата. Теперь препятствий не было.
Решили, что Эдуард, первым получивший разрешение, поедет вперёд, а Леон с Ривой и её сестрой - вслед за ним.


4. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Нет ничего более удручающего, чем
возвращение к прошлому.
Э. М. Ремарк. «Тени в раю».
Возвращаясь в Польшу, братья решили, во-первых, держаться вместе, не расставаться. И, во-вторых, они совсем не были уверены, что им надо оставаться жить в родном Тарнуве: уж больно тяжелы были бы воспоминания. По вестям, дошедшим до них из Польши и Белоруссии, они уже знали, что погибли и их родители, и сестра с мужем. Поэтому решили, что Эдуард проедет до Кракова «на разведку», туда же затем приедет Леон с семьёй, и дальше братья будут действовать «по ситуации». Уже тогда у них появилась и крепла задумка «прорваться» в Палестину: в отдалённую Среднюю Азию уже доходили сведения о ширящемся движении евреев, особенно в Восточной Европе, но информации было мало. Поэтому первым пунктом плана был Краков.
Но получилось так, что в поезде, поговорив с более осведомлёнными попутчиками, Эдуард решил всё-таки выйти в Тарнуве, подробнее узнать о судьбе близких, выяснить, что с их домом и нельзя ли сохранить на него права. В Тарнуве Эдуард остановился в специальном доме для возвращающихся евреев, принадлежавшем еврейской общине. К сожалению, ужасная судьба родителей подтвердилась: они действительно погибли в гетто.
На их четырёхэтажный дом уже «покушались» предприимчивые соседи, пытаясь его продать. Эдуард приехал вовремя: ему удалось вступить в права наследника, а потом и продать дом. Эти деньги братьям в дальнейшем очень даже пригодились. В Тарнуве Эдуард прожил три месяца. Каждый день он выходил к пассажирским поездам, проходившим из России на Краков, в надежде встретить брата, которому не успел сообщить о своей высадке в Тарнуве, не оговорённой с Леоном. И, по счастью, ему это удалось. Итак, братья вместе в Тарнуве.
Как раз в это время в Польше, в городе Кельце, произошёл еврейский погром. После этого у многих польских евреев не оставалось больше сомнений в том, что им делать дальше. Всё окончательно стало ясно и нашим молодым энергичным героям, тем более, что семилетний советский опыт не прошёл даром. Эдуард сам возглавил группу, созданную еврейской общиной Тарнува для переправки в Палестину. И вот 15 человек приехали в район городка Нова-Руд, недалеко от границы с Чехословакией. Временно расположились в оставленной немцами вилле. Когда собралась группа порядка ста человек, ночью перешли через горы в Чехословакию.
Интересно, что у границы они прошли через ферму, где подготавливалась переправка. На этой ферме временно, также перед переходом границы, работала молоденькая девушка Батя - будущая жена и верный спутник жизни Эдуарда. Но к ней и их совместной жизни мы ещё только приближаемся. А пока - осень 1946-го года. Группа переправляется через границу.

5. НАЧАЛО ИСХОДА.

Евреи не празднуют победу. Евреи празднуют

избавление.
Э. М. Ремарк. "Тени в раю".
Из Польши многие группы переправлялись в Италию примерно одним отработанным путём, с разницей только в географических пунктах. У группы Эдуарда -Леона маршрут почти совпадал с маршрутом группы Бати, которая была сформирована несколько позже. Это происходило так.
Группа из Польши перешла ночью через горы в окрестности чешского города Наход. Эдуард был одним из руководителей группы. Просто купить билеты было, конечно, недостаточно: состав и назначение группы скрыть было трудно. Подкупили железнодорожников за сигареты, которые были дороже местных денег. Поездом доехали до Братиславы. Здесь уже была организована автоколонна. Из Братиславы на крытых грузовиках проехали почти до границы. Ночью пешком перешли в Австрию. Здесь уже ждали те же грузовики, пустыми легально пересекшие границу. Приехали в район австрийского городка Векшайт. Здесь, на территории бывшего еврейского гетто, в бараках прожили почти месяц - ждали своей очереди, а в то же время руководство готовило необходимые документы. Затем уже беспрепятственно приехали в Италию.
Италия для них началась с Милана, где в бывшей школе прожили почти месяц. И уже отсюда - в прибрежный город Бари. Шёл сентябрь 1946 года. Но теперь мы временно оставим солнечную тёплую Италию, чтобы рассказать о непростой и во многом тоже трагичной судьбе ещё одной семьи, также направляющейся в Бари, - семье той самой девушки Бати, с которой предстоит встретиться Эдуарду. Итак, возвращаемся в Польшу 1939 года.


6. ЭВАКУАЦИЯ.
Остаётся одно из двух -
привыкнуть или погибнуть...
Б. Слуцкий.
В семье Кардаш жизнь текла спокойно, размеренно. У Якова Кардаша был обувной магазин, которым он владел совместно с братом жены. Этого было достаточно, чтобы скромно, но безбедно жить с семьёй в западно-украинском, а в те тридцатые годы - в восточно-польском городе Луцке. Родители не могли нарадоваться на двух своих дочерей: старшую Басю ( потом её стали звать Батей, так в дальнейшем будем и мы) и младшую Лэю.
Бате было двенадцать лет, а сестрёнке - восемь, когда в сентябре 1939 года Германия и СССР поделили Польшу, и Луцк стал украинским городом. До этого времени девочки учились в еврейской школе «Тарбут» («Культура»), где всё преподавали на иврите, но, конечно, изучали и польский язык, и польскую историю.
С приходом новой власти школа стала обычной советской: изучали уже только русский и украинский, которых раньше девочки не знали вообще. К тому же, как назло, контрольные и экзамены устраивали по субботам, а еврейские дети и вообще не привыкли учиться в этот святой день. Но уклоняться было нельзя, учиться надо было, пришлось нарушать национальные традиции. Отцу пришлось расстаться с частным магазином и пойти работать на завод.
22 июня 1941 года. Война застала детей в пионерлагере в Новом Ставе, в 80 километрах от Луцка. В первые же часы войны бомбили Луцк, и когда в 12 часов дня официально сообщили о войне, он уже горел. Отец тут же обратился к начальнику с просьбой дать машину - съездить за детьми, но тот спокойно завёл патефон и поставил пластинку: «Любимый город может спать спокойно...».
- Ну вот, слышишь? - сказал с улыбкой начальник. - Немцев скоро разобьют, незачем тревожить детей.
На попутной телеге, не успев попрощаться с матерью - только передав ей через знакомых, что уехал за детьми, отец поехал в Новый Став. Но опоздал: пионерлагерь уже на грузовиках увезли на восток. Узнав, что всех беженцев направляют на Житомир, отец попытался на попутных машинах догнать лагерь, но так и не разыскал, хотя лагерь, действительно, провезли где-то рядом. Вернуться назад отец уже не смог: в Луцке уже были немцы. Так ни отец, ни дочери не попрощались с матерью: она осталась в городе и так и погибла в гетто, вместе со своим отцом и братьями.
Что оставалось делать отцу? Ему удалось добраться до Киева, где у него жил брат. Вместе с предприятием брата он эвакуировался в Куйбышев. Там стал работать на обувной фабрике. Жилья не было, спал прямо в цехе. Отец многократно обращался в Информбюро, которое тогда занималось поиском разлучённых войной людей. И, наконец, в 42-м году ему пришло сообщение, что обе его дочери -в детском доме под Сталинградом. Тут же отец приехал и забрал детей.
Забрать-то забрал, но ему даже негде было их поселить рядом. Пришлось снять им временно каморку в пригородном селе. Ходить в школу возможности не было. Как-то надо было жить. Батя пошла на временную работу. Отец, приезжая раз в неделю, привозил свои сбережённые пайки хлеба.
Один счастливый случай всё-таки произошёл с ними в этом селе. Случайно остановился в их доме на ночлег один человек, оказавшийся не просто евреем из Куйбышева, но к тому же работником пекарни. Очевидно, в ответ на добрый приём незнакомого путника, он оставил Бате свой адрес, и когда отец, получив комнатку, перевёз дочерей в Куйбышев, этот добрый человек продолжал помогать их семье: каждый день он давал им по буханке хлеба. Кто пережил эвакуацию, тот прекрасно помнит, что значила буханка хлеба в то время, когда норма 300 грамм выдавалась не всегда, и надо было ещё отстоять очередь. Для Якова Кардаша и его детей эта помощь была просто спасением.
В Куйбышеве девочки стали нормально ходить в школу. А между тем время шло, люди привыкали к тяжёлой военной жизни, девочки прекрасно освоили русский язык, и ко времени отъезда в Польшу в марте 1946-го Батя уже заканчивала десятый класс, ей оставалось только сдать экзамены на аттестат зрелости. Но они и так уже задержались после окончания войны почти на год, так что решили, как только получили разрешение, уезжать. Но, как ни удивительно, и сейчас, почти через 60 лет, Батя прекрасно владеет русским и пишет на нём.

7. ПУТЬ К ЦЕЛИ
И вот разорваны трёх измерений узы,
И открываются всемирные миры...
О. Мандельштам.
С самого начала Яков Кардаш поставил перед собой цель: не возвращаться в Луцк, а пробиваться в Палестину. В Луцке он потерял всё. Погибли его жена, родные, друзья. Ещё ранее у него отняли собственность - магазин. Дома своего у него там также не было. Об отношении к его народу и в Западной Украине, и в Польше он знал не понаслышке. В Западной Украине и через год после конца войны было неспокойно, а в Польше назревали еврейские погромы.
Да, русский народ приютил их в тяжёлые годы, спас его дочерей. И он, и дочери благодарны за это (через 60 лет Батя попросит специально подчеркнуть это). И всё-таки Россия - не его страна, он и дочери так и не прониклись чувством собственного дома: у них была другая ментальность, а главное - был свой народ и свой язык, на котором они говорили с рождения. Свободно говорить на нём они теперь могли только в Палестине. Попасть туда они могли попытаться только через Польшу, оформив документы как бывшие граждане Польши. Так отец и поступил.
Приехали в Польшу специальным эшелоном. Их привезли и разместили в бывшей немецкой Силезии, в городе Валбжи, в роскошных квартирах, откуда буквально только что выселили бывших хозяев. Несмотря на соблазнительные квартирные и прочие условия, Яков Кардаш тут же стал искать пути выезда в Палестину. Сам он остался пока в Валбжи, а дочерей, уже девушек 19-ти и 15-ти лет, отправил на сельскохозяйственную ферму у границы Чехословакии, где собирали группы для перехода границы. Как раз ту самую ферму, через которую проходили Эдуард с Леоном.
Временно Батя и Лэя работали на этой ферме. Только через несколько месяцев, в сентябре 46-го, семье Кардаш удалось проделать тот же путь, что немного раньше - Цвехерам и догнать их в Италии. Трудная, очень трудная часть пути к заветной цели была успешно преодолена.


8. ИТАЛЬЯНСКАЯ СКАЗКА

После Исхода о свободе говорят с
еврейским акцентом.
Г. Гейне. «Германия до Лютера».
Город Бари, очевидно, недаром был выбран Джойнтом для сосредоточения и отправки европейских евреев в Палестину: он расположен на юго-восточном побережье Италии, на берегу Адриатического моря. Отсюда морским путём - ближе. Да и расположение - вдали от крупных портов, от властей. И для переселенцев - предел мечтаний: комфортабельные виллы и продолжительный вынужденный отдых. Наши герои, например, прождали здесь своей очереди полгода: с сентября 46-го по март 47-го. Нетрудно представить себе, какое впечатление на них произвела и запомнилась на всю жизнь эта чудесная страна Италия после всех их злоключений последних семи лет. В самых радужных снах им трудно было представить те условия, которые предоставил им Джойнт. И хотя жили они, естественно, не в отдельных комнатах, селились группами, мужчины и женщины отдельно, варили по очереди на группу, но всё равно для них это был курорт. Семейным старались создать условия, выделить хоть какую-то изолированную площадь.
Обязательных занятий не проводилось, но те, кому это было надо, учили иврит. Кому было интересно, сплачивались в кружки, устраивали танцы, что-то вроде самодеятельности. Ну и, конечно, были праздники и свадьбы. В то же время, все понимали ситуацию и старались не привлекать к себе внимания посторонних. Даже продукты Джойнт заказывал ежедневно на одно и то же количество людей, независимо от численности меняющихся групп. Так что продуктов бывало то в избытке, то «не мешало бы...», но устраивались, никто не голодал. В общем, жили доброй молодой коммуной. Ну и, конечно, после стольких тяжёлых лет и переживаний от души радовались жизни. И влюблялись тоже.

Италия, 1946 год. Леон - со знаменем. Эдуард - крайний справа.
Здесь, на берегу тёплого моря, встретились, полюбили друг друга и соединили сердца и судьбы Батя и Эдуард. Ему было тогда 26, ей - 19. Здесь в декабре 1946-го и отпраздновали свадьбу сразу двух молодых пар. Праздновали всем составом их групп, по всем традиционным правилам. Конечно, была хупа. До сих пор Батя хранит ктубу, которую составил для них местный раввин. После свадьбы им на две пары предоставили одну комнату, разгородили её на две половины простынями. Счастливый медовый месяц растянулся до марта и остался одним из наилучших воспоминаний.
Но вот и подошла очередь их группы. Их перевезли из уютных вилл на окраине города Бари в землянки на пустынном берегу моря недалеко от города Молльфетта, соседнего с Бари. Здесь особенно требовалось не привлекать внимания к лагерю, который формально числился лечебным учреждением, чем-то вроде пункта психологической реабилитации. Здесь прожили какое-то время уже в нетерпеливом ожидании.


9. ИСХОД
Когда еврейский народ освободит землю Израиля,
земля Израиля освободит еврейский народ.
Менахем Усишкин.
И вот, наконец, команда собраться и подготовиться. Появился «Старик» - так условно звали руководителя; его настоящее имя не знал никто из рядовых. Но все знали: если «Старик» их посетил, - жди корабля. И вот показался небольшой корабль. Близко к берегу он подойти не мог, и переправлялись на него на лодках. Бывший итальянский грузовой пароход «Сюзанна», после того как его перекупили, стал сначала называться «Шушана» - тем же именем в произношении на иврите, а после убийства активиста нелегальной алии Шаптая Ложинского был назван его именем.
На небольшом корабле удалось разместить 700 человек, оставив ещё и некоторый резерв. Спали в гамаках, на нарах в восемь ярусов по высоте. И здесь, естественно, соблюдали конспирацию: при приближении кораблей очищали палубы, закрывали трюмы, имитировали грузовой корабль. Плыли 18 дней. Понятно, что комфорта не было, многих мучила морская болезнь, но никто не жаловался. Когда проплывали остров Крит, от него приблизилось небольшое судно, с которого на их пароход переправили ещё человек 150.
Наконец, показалась Святая Земля. Начали готовиться к высадке. Приблизились к пустынному берегу в районе Ниццаним, на юге, как раз в равном удалении от Ашдода и Ашкелона. Начали переправляться на берег на резиновых надувных лодках. Но это было совсем не просто и довольно опасно: был сильный шторм, волны высотой больше трёх метров. Протянули на берег верёвки, всем выдали спасательные пояса. Помогали и страховали добровольцы Пальмаха. Несмотря на все трудности, переправились благополучно. Радость их была безмерна. Несмотря на усталость, настроение было приподнятое.
На берегу тут же разожгли большие костры и сожгли документы, которые могли дать англичанам основание для ареста и высылки. Но, к их отчаянию, принятых мер оказалось недостаточно: арабы сообщили англичанам об их «десанте», и хотя был закон, предписывавший англичанам не возвращать тех, кто был уже на суше, колониальные власти их захватили. Из 850 человек примерно 150-ти удалось остаться, остальных отвезли на грузовиках в Хайфу и оттуда на военных кораблях - на Кипр.
Сопротивлялись, как могли. Например, при высадке на Кипре Пальмах дал команду - не спускаться на сушу. Англичане попытались их вытеснить - в них полетело всё, что только можно подобрать и оторвать на палубе боевого корабля. Но англичане применили слезоточивые газы, пришлось спуститься. На Кипре пробыли - ни много ни мало - 22 месяца - до января 1949-го. На острове было организовано четыре «еврейских» лагеря. Прибывшее «пополнение» разместили в лагере близ города Фамагусты. Жили в палатках - можно представить себе эту жизнь под палящим солнцем, а зимой - под проливными дождями с ветром. Работа была далеко не у всех. Батя устроилась в стоматологическую амбулаторию, там же на подсобной работе - Эдуард.
Израиль, несмотря на сложную обстановку борьбы за независимость и существование, войны с арабами, помогал «лагерникам»: были присланы врачи, учителя... Стоматологическую амбулаторию, например, возглавлял прекрасный опытный врач Розенцвейг, добровольно сменивший прекрасные жизненные условия на лагерь. Таких энтузиастов было немало.
Между тем, 29 ноября 47-го ООН приняла решение о создании двух государств, и тут же началась арабо-израильская война. И только в мае 48-го было провозглашено независимое Государство Израиль.


10. В СВОЕЙ СТРАНЕ

Отцы насаждали для меня, а я -
для потомков.
Талмуд. Таанит, 23а

Англичане, ссылаясь на свою миссию и обязательства, всячески препятствовали перевозке с Кипра обитателей еврейских лагерей. И только в январе 49-го евреев-«киприотов» переправили на кораблях в Хайфу. Правда, части «лагерников» удалось это раньше. Например, отцу Бати в числе немногих посчастливилось убедить англичан, что он случайно попал в лагерь из Палестины. Так что он уже больше года жил в Тель-Авиве. Позднее к нему присоединилась Лэя, которой удалось перебраться с Кипра в составе группы «Алия молодёжи».
Так что «десант» был высажен, и «плацдарм» был создан, и поэтому, как только вся объединённая семья оказалась на родной земле и была размещена в Беньямино, на второй же день они поехали в Тель-Авив, и буквально со следующего дня оба брата уже приступили к работе в Тель-Авиве: Эдуард - инсталлятором в крупной строительной ферме «Невре-Херут», Леон - в статистическом отделе. Интересно, что оба брата так и проработали в своих ведомствах до самого выхода на пенсию. Такая стабильность характерна для многих тружеников тех поколений - строителей молодого государства.
Батя и семья Леона не надолго задержались в Беньямино: сначала Батю приютила её тётка в Тель-Авиве, а затем Эдуард вместе с Леоном сняли квартиру в Шхунат-а-Тикве. Конечно, было тесно, но понимали, что не всё - сразу. Но сравнительно недолго пришлось ждать свою квартиру: уже в 54-м Эдуард получил двухкомнатную на льготных условиях «Шикун-Амани», даже чуть раньше получил и Леон, а ещё через несколько лет поменял на лучшую.
Пять лет проработал Эдуард слесарем-инсталлятором, а в 54-м его уже назначили техником-прорабом бригады из 16 человек. А потом избрали профсоюзным вожаком - представителем строительных рабочих. И только в 1985-м году, тяжело заболев, он ушёл на пенсию.
Батя также, используя опыт работы на Кипре, продолжала работать и в Тель-Авиве помощником стоматолога. Правда, работала с перерывами: в своей небольшой квартирке они вырастили двух дочерей. Квартирке как раз в этом году уже 50 лет, и Батя продолжает в ней жить. А обе дочери выросли, стали школьными учителями, вышли замуж, отделились и, в свою очередь, вырастили пятерых внуков. Теперь они живут в своих домах в Ришон-ле-Ционе.
Дед Эдуард имел счастье радоваться на всех своих внуков и умер в июле 2002 года. Недавно скончался и его брат-близнец Леон. Отец Бати также прожил долгую жизнь, умер в 1988 году. У сестры Бати Лэи с мужем сын, дочь и четверо внуков.
Вот такая героическая судьба двух братьев-близнецов, столь же тяжёлая, сколь и исторически интересная. Знакомясь с такими судьбами, проникаешься большим уважением к этим стойким людям военных поколений. Именно благодаря в том числе и им, прорвавшимся сквозь все препоны и вооружённое противодействие в Палестину, - именно благодаря их давлению была эта Святая Земля возвращена нашему народу.
И те, кого временно вернули на Кипр, своим пребыванием в этих лагерях оказали огромное воздействие на решение ООН. А потом они поднимали нашу страну и отстаивали её независимость - и на полях боёв, и на стройках и в цехах, и рожая и растя стране и себе достойную смену.
Низкий им поклон, честь и хвала.

Михаил Ринский (972) о3-6161361 (972) о54-5529955